Вечная весна в одиночной камере (с)
Я тут внезапно поняла, что в дневник можно скидывать незаконченные тексты. Спасайся кто может. 
А если кто-нибудь расщедрится на тапок, моя благодарность не будет иметь границ в пределах разумного.
Маленькая предыстория. После написания на хот-фест реинкарнации №2 я подумала: а ведь герои ОЭ прекрасно распределяются по европейским странам. Дом Молний - явно французы, Дом Волн - столь же явно немцы, Хексберг - Стокгольм, ну и так далее. И везде я была. Родилась идея цикла АУшных драбблов, но с первым же драбблом случилось страшное - он расползся до полноценного фика. Ну то есть ещё расползается. Плюс к тому вспоминать о Кэртиане персонажи отказались, переименовываться тоже, и вообще зажили какой-то сугубо своей жизнью, о которой я изначально и понятия не имела. Ну, как обычно бывает у всех графоманов.
В общем, это...названия пока нет рабочее название "Ангелы и демоны", пейринг: Валентин/Арно, слэш, PG-13, современное АУ, в процессе. Имеется ОЖП.
ЗЫ. Ура, я поняла, как обновлять запись!
Начало
- Уважаемые пассажиры! Рейс номер четыреста пятьдесят шесть авиакомпании "Германвингз" маршрутом Кёльн-Бонн - Марсель задерживается по погодным условиям. Следите за объявлениями. Повторяю: рейс номер четыреста пятьдесят шесть...
Аэропорт Кёльн-Бонн немноголюдный и тихий. Самый, наверное, тихий в Германии. Город Бонн тоже не из шумных, если не считать, конечно, вездесущих студентов. Сложно поверить, что ещё двадцать лет назад он считался столицей страны, которая, впрочем, тогда была тогда гораздо меньше, чем сейчас.
- Напомни мне, почему я не поехал на поезде, - тоскливо говорит сидящий за столиком у окна блондин своему спутнику.
- Восемь с половиной часов и две пересадки, включая семидесятиминутную - с Северного вокзала на Лионский.
- Точно. Ещё по кофе?
- Пожалуй.
За окном бело от снежных хлопьев, заметающих взлётные полосы. Даже немцы - немцы! - не в силах справиться с этой напастью, несмотря на кучу техники. Единственная надежда - на то, что снегопад прекратится. Но небо немилосердно к улетающим.
- Уважаемые пассажиры! Рейс номер четыреста пятьдесят шесть авиакомпании "Германвингз" маршрутом Кёльн-Бонн - Марсель задерживается...
- Ты уже написал своим, что в очередной раз ушёл из университета?
- Думаешь, они удивятся?
- Послушай меня, Арно, в последний раз. Ты должен рисовать. Раз уж получается.
- Получалось. Потому что я рисовал тебя. И к тому же как художнику зарабатывать на жизнь? Сидеть на площади Тертр и пытаться впарить туристам свои виды Монмартра и их же, туристов, портреты? Избавь меня от этого, пожалуйста.
- А что ты собираешься делать дальше? - собеседник Арно, светлоглазый шатен, смотрит через стекло на стоящие самолёты.
- Что-нибудь придумаю. Поступлю ещё куда-нибудь, за мной не заржавеет.
Несмотря на славу "студенческого" города, жильё в Бонне не такое уж и дешёвое, снимать квартиру одному накладно. Они познакомились через знакомых знакомых, и поначалу легкомысленный и несколько безалаберный француз очень сильно невзлюбил своего соседа, но выхода не было - пришлось привыкать к немецкому орднунгу или ловить спокойно-насмешливые взгляды по поводу каждой не сразу вымытой вилки.
Вот это-то спокойствие больше всего и раздражало. Был бы Валентин нормальным парнем, с ним можно было бы поругаться, помириться и договориться о принципах дальнейшего сосуществования, основанных на уважении к дурным привычкам друг друга, но все попытки хотя бы повысить голос вдребезги разбивались о неизменную вежливость и столь же неизменное хладнокровие боша. И если у него и были дурные привычки, они оставались за пределами квартиры.
- Феерический зануда, - поморщилась Карен, учившаяся на том же медицинском факультете, что и Валентин, только курсом младше, - хотя и красавчик. И говорят, что гей. Он к тебе не приставал?
- А он умеет? - рассмеялся Арно. - Что-то сомневаюсь.
- Ну, не знаю. Я же девушка, если ты вдруг не заметил.
- Заметил, и меня это вполне устраивает. А что ты ещё о нём знаешь?
- Отличная тема для разговора на первом свидании, - Карен фыркнула, на мгновение став похожей на котёнка. - Ещё немного, и я подумаю, что ты меня пригласил для того, чтобы расспросить о своём соседе.
Пришлось её разубеждать, и процесс пошёл так быстро, что уже следующая встреча состоялась не на шуршащем осенними листьями берегу Ауэнзее, а в той самой квартире, которую они снимали на двоих с Валентином.
- Здесь очень тонкие стены? - поинтересовалась практичная немка, снимая водолазку. - В смысле, шуметь можно?
- Практически звуконепроницаемые, - заверил её Арно, - так что шуметь не только можно, но и нужно.
На самом деле всё было не совсем так, или, даже можно сказать, совсем не так, но он получал какое-то странное удовольствие от осознания, что отмороженный сосед слышит их стоны и скрип старой кровати, которая к тому же при каждом резком движении норовила впечататься спинкой в "звуконепроницаемую" стену.
Не только от этого, конечно. Но и от этого - тоже.
Как и следовало ожидать, комментариев не воспоследовало, но француз всё равно почувствовал себя отмщённым. До такой степени, что на следующий день после традиционного приветствия спросил, как дела.
- В порядке, - невозмутимо ответил Валентин.
- А не в порядке у тебя бывает?
- Бывало.
- В прошлой жизни? - усмехнулся Арно.
- Нет.
- Завалил сессию?
- Это не единственный возможный повод для огорчения, - и, вынув из микроволновки тарелку со спагетти, герр Зануда направился в свою комнату.
Ну и вот как с ним, таким, разговаривать? Впрочем, контакт всё же налаживался, хоть и со скоростью улитки, ползущей по склону Фудзи.
- Ты сам-то откуда? - полюбопытствовал Арно в один из ноябрьских вечеров. - Мне вроде бы сказали, что местный, а жильё снимаешь.
- Из Кёльна.
- Это же совсем близко.
- Полчаса езды.
- Надо бы добраться как-нибудь...
- Если хочешь, могу подвезти в субботу, - после паузы, словно бы неохотно, предложил Валентин. - Мне всё равно нужно там быть.
- А давай, - Карен предупредила, что на выходных удалится от мира и будет писать реферат, а у него нет никаких планов. - Во сколько?
- В десять утра.
- Договорились.
В ночь с пятницы на субботу подморозило, лужи покрылись тонким слоем льда, но выглянувшее солнце успело растопить его, оставив только хрустящие узоры по краям. Они сели в "Опель" - не первой молодости, но ещё вполне приличный, и вырулили на автобан. Город закончился довольно быстро, по обе стороны от дороги раскинулись голые пашни, машина минула полупустую развязку - добропорядочные бюргеры отсыпались после напряжённой рабочей недели. Молчание становилось невыносимым.
Видимо, Валентину тоже так казалось, потому что он - мыслимое ли дело? - прервал его первым.
- Ты на удивление хорошо говоришь по-немецки.
- Учил в школе и в универе, - пожал плечами Арно. - А потом, когда собрался сюда, подтянул на курсах. Но мне вообще легко даются языки.
- Языки?
- Ещё английский. Не так свободно, но поговорить за жизнь смогу.
По правую руку мелькнуло целое поле сверкающих солнечных батарей, за ним потянулся лес высоковольтных вышек, блеснули озёра. Холодная, мрачная страна, которую не спасает даже ярко-голубое осеннее небо. Какой чёрт его сюда занёс?
- А почему ты выбрал Боннский университет?
- Захотелось перемены мест. Может быть, и зря.
За поворотом на аэропорт обе стороны дороги оккупировали заводы, вскоре сменившиеся гипермаркетами и новостройками. Съехав с автострады и немного поплутав в ставших узкими улочках, "Опель" прополз по мосту через Рейн, жизнерадостно украшенному флажками, и, миновав две площади - одну просторную и широкую, другую тесную и длинную, застроенную разноцветными "пряничными" домиками, остановился у явственно современного комплекса.
- Будешь гулять самостоятельно или подождёшь меня?
Тон вопроса был абсолютно нейтральным, но Арно показалось, что Валентин предпочёл бы первый вариант.
- Подожду, - нагло заявил он и открыл окно, подставив лицо всё ещё тёплым солнечным лучам.
Ждать пришлось всего-то минут десять.
- Ну что, идём?
- Куда?
- Обычно туристы в первую очередь осматривают собор.
- Отлично, побуду обычным туристом, - Арно вышел из машины и потуже перевязал шарф: несмотря на солнце, температура была вполне ноябрьская - плюс пять, не больше.
Собор оказался очень старым, очень кружевным, очень мрачным снаружи и неожиданно розово-сиренево-золотисто-голубым внутри - отблески витражей, пляшущие с пылинками в воздухе, падающие на колонны и стрельчатые арки, превращали строгий интерьер в нечто жизнерадостно-легкомысленное. Предполагаемые думы о вечном в голову не лезли, и это радовало.
- Что у нас со следующим пунктом программы?
- Ближе всего набережная Рейна, - судя по выражению лица, Валентин посвящал этим самым думам о вечном по меньшей мере несколько часов в день.
- Одобряю. Но только в том случае, если там есть заведение, где подают что-нибудь условно съедобное.
Заведение нашлось, и не одно. В ожидании заказа Арно, у которого под веками до сих пор плавали витражные блики, обратился к спутнику:
- Слушай, раз уж ты сам согласился на роль экскурсовода, может быть, расскажешь что-нибудь про посещённую достопримечательность? Исключая даты, имена и прочую скучную фигню, которая всё равно не задержится в моей голове.
- Разве что про национальную немецкую традицию строить церкви, призывая на помощь дьявола.
- Это как?
- Как обычно. Архитектор не справился с чертежами и решил обменять на них свою душу. Но его жена, подслушавшая, что сделка свершится после первых криков петуха, прокукарекала раньше. Дьявол явился, вручил архитектору чертежи, а душу не получил, потому что нарушил существенное условие договора.
- Ты выражаешься как юрист, - хмыкнул Арно, принимаясь за еду.
- Я читал немного на эту тему.
Разговор увял сам собой и возобновился только после пары мензурок "Кёльша", когда принесли счёт. Валентин вынул из кошелька купюру в пятьсот евро и вручил её округлившему глаза официанту.
- Это тебя родители так поддерживают? - позавидовал француз.
- В некотором роде.
- В смысле?
- С небес. Я сдаю их квартиру.
- Прости, - смутился Арно. - Я не знал.
- Ничего страшного. Об этом мало кто знает.
- Почему?
- Не люблю жалость. Ты же не собираешься меня жалеть?
Что можно было на это ответить? Только улыбнуться и соврать:
- Не собираюсь.
- Это хорошо, - официант принёс сдачу; кажется, он выгреб всю кассу без остатка, судя по количеству мелочи.
Они вышли на набережную. Рейн равнодушно нёс свои тёмные воды на север, как делал это многие сотни лет до появления на свет двоих студентов.
- Не возражаешь, если я закурю?
- Если ты не будешь на меня дымить.
Валентин отступил на шаг и щёлкнул зажигалкой. Сине-оранжевый огонёк заплясал на ветру, снова напомнив о витражах, и перед внутренним взором вдруг с необычайной яркостью возникла картина - точёный профиль спутника на фоне цветных окон.
Кажется, они посетили ещё одну церковь - святого Мартина, вернее, большого святого Мартина; по идее, где-то ещё должен был быть малый, но Арно не стал выяснять его местоположение, затем посмотрели на башню ратуши и на ту самую площадь с "пряничными" домиками - Альтермаркт...
Видение стояло перед глазами и тогда, когда он вошёл в свою комнату. И тут же выскочил обратно на улицу, вспомнив, что по субботам магазин закрывается на час раньше.
Продолжение- О! - отреагировала разобравшаяся с рефератом Карен на появление бумаги, карандашей и набросков окон Святых волхвов. - Это ты рисовал? Здорово.
- Ну да, я когда-то ходил в художественную школу, - и, конечно же, не закончил её. - Тебе правда нравится?
- Не то слово. Очень... уверенные линии, если ты понимаешь, о чём я говорю. Сразу видно, что уже не начинающий. Кстати, я тут встретила в универе твоего соседа, он на меня как-то нехорошо посмотрел. Ревнует, наверное.
- Брось, - фыркнул Арно. - Во-первых, не с чего. Во-вторых, он вряд ли на это способен. Ну и в-третьих, я, кажется, несколько переоценил толщину здешних стен.
- Поэтому и переставил кровать?
- Ну да, - одна ложь, даже крохотная и почти невинная, неизбежно тянет за собой другую - это он усвоил ещё в детстве. Но не рассказывать же, что ему стало стыдно и что даже грязную посуду он начал складировать не на кухне, а в ящике тумбочки. Это не та тема, которую стоит обсуждать со своей девушкой, тем более что ей самой явно больше нравилось целоваться, чем разговаривать.
Как ни странно, Валентин согласился попозировать, и в следующую субботу они встретились на неизбежной кухне, бережно охраняя границы своих личных территорий.
- В профиль, да. И немножко склони голову. Вот, так отлично.
За окном неторопливо падали первые снежинки, мягкий уже почти зимний свет давал именно те полутени, которые хотелось, да и модель попалась идеальная, честно просидевшая с полчаса, практически не шелохнувшись, так что карандаш летал по бумаге почти без помощи Арно.
- Можно посмотреть? - особого интереса в голосе не слышалось, но тем не менее француз протянул листок.
- Это, конечно, не окончательный вариант, нужно ещё соединить с фоном...
- Я не специалист, но, по-моему, это хорошо, - в светло-серых глазах таки появился намёк на неравнодушие. - Обычно художники, способные изобразить нечто похожее на портрет за такое короткое время, делают это несколько хуже.
- Тебя уже кто-то рисовал?
- Не меня. Но могу показать - для сравнения.
- Валяй.
Юноша, изображённый на чёрно-белом карандашном портрете, был бы очень похож на Валентина, если бы не почти голливудская улыбка, непредставимая на постной физиономии соседа.
- Ну и чем моё лучше? - взъерошил светлую шевелюру Арно, положив оба рисунка рядом.
- Ты не видишь? Хотя, возможно, мне это только кажется, но в твоём есть настроение. Ты не просто показываешь то, что видишь, ты рассказываешь историю. Или, по крайней мере, пытаешься рассказать.
- В том-то и дело, что пытаюсь...
- Технику можно усовершенствовать, главное - желание.
- А кто это? - Арно кивнул на чужой портрет. - Похож на тебя.
- Мой брат.
- Только не говори, что он тоже умер.
- Я и не собирался, ты первый сказал.
- И уже жалею об этом. Такое впечатление, что я начинаю вляпываться в какой-нибудь роман о скрытой под покровом ночи мрачной семейной трагедии.
- У тебя есть шанс перестать это делать.
- А как же история, которую я, по твоим словам, пытаюсь рассказать?
- Что ж, - Валентин посмотрел в окно. - Мой отец был хирургом, заведующим соответствующим отделением в кёльнской больнице. Хорошим, но ошибки случаются у всех, а в нашей профессии их цена может быть слишком высока. Джастин заболел, нужна была операция - не самая сложная, но полностью безопасных операций не бывает. Отец решил, что лучше всех справится сам, и то ли переволновался, то ли просто рука дрогнула... Нет, его никто не обвинял, но, сам понимаешь, после такого чувствовать себя будешь не лучшим образом. Он честно пытался собрать свою жизнь из осколков, садился за руль, хотя не стоило этого делать. И не справился с управлением. Мать тоже была в машине. Ну что, желание рассказывать историю не отшибло?
- Нет, - твёрдо сказал Арно, забирая свой рисунок. - Я тебе покажу, когда совсем закончу.
Он словно сорвался с цепи - бродил по улицам, жадно запоминая последние штрихи осени и первые - зимы, чтобы потом перенести их на бумагу - единственный уцелевший золотой кленовый лист на изломанной чёрной ветви, заснеженную скамейку и фонарь, нахохлившуюся фигуру нищего на паперти собора святого Мартина... И даже на лекциях, вместо того чтобы слушать профессоров, вдохновенно вещавших о правах и законах, заполнял поля профилями и иногда затылками сокурсников.
- А меня нарисуешь? - спросила Карен, с загоревшимися глазами обозревая всё это богатство.
- Легко. И подарю тебе на Рождество.
Здесь Арно снова немного слукавил: подарок своей девушке он придумал и помимо портрета. Оставалось где-то взять на него денег. Родительских хватало только на квартиру, еду и карандаши с бумагой, и после некоторых раздумий он устроился на полставки официантом в ресторан на Мюнстерплац, где его со знанием французского и английского приняли на ура.
Развёрнутая прямо за окнами ресторана рождественская ярмарка не скрасила страданий молодого человека, оторванного от внезапно обретённого увлечения, но десяток евро чаевых, доставшихся ему в тот же вечер, несмотря на полупустой зал, позволял надеяться на то, что подарок он сможет купить не только Карен, но и Валентину. И даже, может быть, послать что-то матери и братьям.
Впрочем, портрет на фоне витражей он всё-таки закончил, но показать, как обещал, никак не получалось. С соседом они несколько дней не встречались - когда Арно приходил с работы, тот, по-видимому, уже спал, а по утрам уходил раньше. И этих мимолётных встреч в коридоре или на кухне... не хватало. Даже удивительно, насколько.
Оставалось надеяться на выходные. Но с приближением Рождества поток клиентов увеличился, и в субботу утром пришлось выйти вместо заболевшего напарника, а в воскресенье, решившись на злостное нарушение территориального императива и постучав в дверь Валентина, он не дождался ответа.
В университете студентам разных факультетов, не знающих расписания друг друга, пересечься тоже было проблематично. Да и, честно говоря, просто некогда: по вечерам после работы Арно не мог включить голову и заставить себя готовиться, приходилось делать это между лекциями. Он понимал, что долго в таком темпе не протянет.
Сил и терпения хватило почти на две недели: в следующую субботу, после дневной смены простившись с хозяином и выйдя на Мюнстерплац, он чуть было не заорал "Свобода!", подражая Уильяму Уолласу. Сырой и холодный воздух середины декабря заставил поднять воротник, сумерки уже сгустились, но горящий волшебными огнями базар ещё работал. Потолкавшись в пёстрой толпе, Арно купил большую затейливую звезду из фольги и, вспомнив детство, - пакетик леденцов на палочке.
- Привет, - прозвучало именно в ту минуту, когда он передавал деньги улыбающейся продавщице. - Ты куда пропал?
- Я пропал? - возмутился француз. - Это ты где-то гулял в воскресенье, когда я тебя искал.
- Ближе к вечеру я вернулся.
- А я как раз ушёл - на работу. Но, к счастью, с этим покончено, и я смогу снова полностью погрузиться в увлекательный мир юриспруденции.
- По-моему, это не твоё, - покачал головой Валентин. Несколько снежинок, не удержавшись на каштановых волосах, спланировали на землю. Разве идёт снег?
- Почему?
- Мне кажется, у тебя не тот характер для того, чтобы заниматься настолько скучным делом.
- Не хочешь глювайна? А то что-то нежарко, честно говоря...
Они купили по кружке дымящегося вина со специями и устроились на парапете памятника Бетховену.
- Зато у тебя, судя по всему, именно тот характер, - усмехнулся Арно, глядя, как его спутник аккуратно садится на какой-то пакет, извлечённый из сумки.
- Возможно. Я не пробовал.
- Ты же говорил, что читал что-то.
- Читать что-то и заниматься этим профессионально - разные вещи. Я, например, читал что-то и о живописи, но вряд ли смогу нарисовать даже так, - Валентин щёлкнул ногтём по боку кружки с Санта-Клаусом в стиле "палка-палка-огуречек".
- Это тонкий намёк?
- Куда уж тоньше.
Горячее вино согрело изнутри, и Арно решился задать мучивший его в последнее время вопрос:
- А ты когда поступал на медицинский? До или после, ну, брата и родителей?
- После. Если хочешь знать - нет, это ничего не изменило. Я и до того был в курсе, что ошибиться может каждый. Не только врач, но и пилот самолёта, и инженер на атомной станции. Это не повод отказываться от достижений цивилизации.
- Для некоторых - повод.
- Я в их число не вхожу. Даже по личным причинам. Тем более по личным причинам.
- Как ты можешь быть таким... бесчувственным?
Валентин повернулся; тёплый жёлтый свет от палаток бросал отсвет на его тонкие черты, и француз снова вспомнил об оставшихся дома карандашах.
- А зачем быть другим? Какой в этом смысл?
- Ну... ощущаешь радость.
- Но и боль тоже. Это поставляется только в наборе.
- Я согласен. Заверните мне всё, что есть в наличии, - Арно поёрзал, пытаясь поудобнее устроиться, и внезапно понял, как близко они сидят - бок о бок. Свободных столиков в уличном кафе не оставалось, скамеек тоже не было видно, и подножие композитора - здешнего уроженца оставалось единственным местом, где посетители ярмарки могли примостить усталые задницы. Им ещё повезло, что нашёлся незанятый кусочек парапета, правда, маленький, только-только для двоих далёких от проблемы ожирения молодых людей. Странно, меньше недели назад он и в дверь постучаться едва решился, а теперь расстояние, разделявшее их, как будто схлопнулось, причём не только в физическом плане.
И это было здорово, так, что не хотелось вставать.
- А что есть в наличии? - после паузы поинтересовался Валентин.
- Вот этот вечер. Мир. Свобода. Да что хочешь.
- Что хочу? - переспросил сосед, глядя на собеседника со своим привычным непроницаемым выражением лица, и тому пришли в голову слова Карен: "...Говорят, что гей".
Ну и что? В конце концов, в жизни дожно быть место разнообразию...
- Пожалуй, ещё глювайна.
- Что? - Арно потряс головой, избавляясь от странных мыслей. - Да. Я бы тоже не отказался.
Он вскочил, только сейчас поняв, насколько неудобным было седалище, и протянул руку. Валентин схватился за неё и тоже встал; пальцы оказались неожиданно тёплыми. Палатка, благоухающая корицей и гвоздикой, уже закрывалась, впрочем, как и другие, огни ярмарки потихоньку гасли, но они успели выпросить у продавщицы ещё по порции горячего вина. Кружки пришлось забрать с собой.
- Вот, - выкладывать готовую картинку на стол почему-то было... не то чтобы страшно, но ощутимо тревожно. Витражи, конечно, удались, хотя, по идее, если уж дело происходит в соборе, нужно было и рисовать непосредственно там; Арно, как мог, попытался сгладить разницу в освещении, получилось не очень, по крайней мере с его точки зрения. Может быть, со стороны не так заметно? - Я понимаю, что это далеко не шедевр...
- Тем не менее от своих слов не откажусь: это хорошо. Сказал бы даже, что очень хорошо, но ты меня безбожно приукрасил. Только крыльев не хватает, - усмехнулся Валентин. - Можно, я отсканирую? Хотелось бы иметь копию.
- Конечно. Хотя, если хочешь, забирай совсем, - махнул рукой Арно, с души которого упал изрядного размера камень. - Не бескорыстно, разумеется. Мне по-прежнему нужна модель.
- Ну нет, это неправильно. Пусть останется у тебя, мне вполне хватит электронной версии. А что касается модели - почему бы и нет? Зови, если понадоблюсь.
Исчо продолжениеНа Рождество Карен уезжала к родителям в Виннинген, и они встретились за день до её отъезда.
- Вот, держи, - немного смущаясь, она протянула пушистые носки. - Сама связала. Не то чтобы я умею... Но зато тёплые, натуральная шерсть, никакого акрила.
- Спасибо! А то я всё время мёрзну, - "и думаю не о том, лось безрогий". - А это тебе.
Портрет, на взгляд Арно, вышел неплохо. Ну, по крайней мере похоже. Ему удалось поймать и шаловливый взгляд из-под ресниц, и ямочки на щеках, и ушко - грубым словом "ухо" это произведение матери-природы назвать было бы кощунством, - открытое строгими линиями очень короткой стрижки.
- И ещё, - скромно прервал он поток восторгов. - Я, конечно, совсем не разбираюсь в украшениях, но мне понравилось...
Чешская лавка затерялась где-то на задворках Бонна, Арно набрёл на неё совершенно случайно и твёрдо решил, что гранаты в серебре подойдут матери как нельзя лучше. А в тот день, когда он уже с деньгами зашёл за выбранным комплектом, заметил среди гранатов невесть как туда затесавшиеся аметисты.
- Понятно, куда ты пропадал, - сказала Карен, надевая серёжки. - А я уж подумала... впрочем, неважно. Но, собственно, без этого вполне можно было и обойтись, я же знаю, что у тебя нет денег, тем более что мы даже встречать будем не вместе.
- Если в моей жизни есть что-то святое, то это подарки на Рождество, - возмутился Арно. - Хочешь ввергнуть меня в бездну окончательного атеизма?
Братьям он купил одинаковые фляжки с немецкими орлами, заранее представляя, как они будут ржать; за неделю бандероль, в принципе, должна была дойти - в любое другое время, но тогда, когда добрая половина Европы рассылает друзьям и родственникам посылки, в век интернета мучительно вспоминая, где находится банальная не электронная почта, ни за что ручаться было нельзя.
Определиться с подарком Валентину оказалось гораздо сложнее. После занятий честно обойдя магазины и проникшись отвращением к толпам народу, сметающим с прилавков всё, не закреплённое намертво, Арно понял, что он совершенно ничего не знает о своём соседе. Чем тот увлекается? Смотрит ли кино, слушает ли музыку? Читает ли книги, и если читает, то какие?
Так ничего и не решив, он снова отправился на Мюнстерплац. В конце концов, самый универсальный подарок на Рождество - это рождественские украшения. И красивые, и не совсем уж бесполезные, и долго думать над выбором не надо.
Ёлочные игрушки он отверг сразу - ещё неизвестно, собирается ли Валентин ставить ёлку. Над идеей венка из омелы долго хихикал, но всё-таки решил воздержаться. И, уже почти остановив свой выбор на наборе свечей с разными запахами, случайно глянул на соседний прилавок.
Обычные стеклянные шары, встряхни - и закружится пенопластовая метель. У Арно когда-то такой стоял на полке, пока не разбился. Внутри - традиционно пасторальные зимние домики, Санта-Клаусы, олени, неизбежные ёлки...
Только в одном из шаров, большем по размеру, чем остальные, метель заметала средневековый романский замок, под зубчатой стеной которого стояли два человечка - один в красных одеждах, другой в лиловых. Человечки были крохотными, едва ли сантиметра по два ростом, лица, конечно же, в таком масштабе неразличимы, но у того, что в красном, из-под шляпы выбивались белокурые локоны, а у того, что в лиловом, - каштановые.
Арно сам не понял, как этот шар оказался в его сумке. Он купил ещё "чулок" - под размер подарка, четыре золотистых свечи, одноразовую скатерть с рождественским узором и таки венок - не из омелы, обычный еловый. Денег осталось только на гуся... или на карпа?
- Ты что больше любишь? - спросил он у Валентина двадцать четвёртого декабря утром, ловя божественный аромат из шипящей и трещащей кофеварки.
Тот соизволил приподнять бровь.
- Ты собираешься устроить рождественский ужин?
- Ну да. Или у тебя другие планы?
- Нет. Но ты мог бы хотя бы предупредить.
- Вот, предупреждаю, - Арно перелил кофе в кружку. Чашечек размером с напёрсток он принципиально не признавал. - Так что?
- Мне, в общем, всё равно. А что ты умеешь готовить?
- Не знаю, не пробовал ни то, ни другое. Но когда-то же надо начинать!
- Так бы и сказал, что ставишь эксперимент.
- И, будучи его жертвой, ты имеешь право выбирать условия.
- Хорошо, тогда гусь, - сдался Валентин. - Но всё остальное с меня.
- Ничего не имею против.
Рецепт приготовления самого традиционного рождественского блюда нашёлся в интернете за пять минут. Вернее, масса рецептов, с подробными описаниями фаршировки птицы всем-чем-угодно - и ни в одном не указывалось, сколько времени тушку нужно держать в духовке. Видимо, предполагалось, что гипотетический повар сориентируется сам. Арно несколько сомневался в своей способности отличить готового гуся от ещё не совсем готового, но всё же закрыл дверцу духовки и расстелил на полу купленную скатерть, посередине установив венок со свечами.
- Нейтральная территория, - объяснил он выбор места Валентину, пришедшему поучаствовать в подготовке.
Тот только пожал плечами и переступил через край скатерти по дороге к своему холодильнику, куда несколько часов назад сгрузил кучку пакетиков и бутылок.
Вскоре импровизированный "стол" действительно стал напоминать рождественский, а запах из духовки - вызывать интенсивное слюноотделение и бурчание в животе. Пытаясь утихомирить рулады голодного желудка, Арно занялся имитацией бурной деятельности - подвесил к люстре почти забытую звезду, расправив помявшиеся лучи, и тихонько запустил Christmas Carols. К половине двенадцатого гусь стал пахнуть ещё невыносимее.
- Ну как? - поинтересовался Валентин, глядя, как он изучает подрумянившуюся птицу.
- По-моему, готов. Дай-ка нож.
- Держи. Только осторожнее - острый.
- Что я, маленький, что ли, - буркнул француз. Нож вошёл в тушку как в масло. - Точно, готов. Ура. Сколько времени?
- Без двадцати. Я ещё успею вручить тебе подарок. Держи.
Арно, сгрузивший противень с гусём на середину скатерти, рядом с еловым венком, вытер руки и взял толстую деревянную коробочку. Внутри оказались карандаши; от переливов цветов рябило в глазах.
- Там ещё пять секций, выдвигаются, - пояснил Валентин. - 150 штук, больше, похоже, не выпускают.
- Спасибо, - от обретённого богатства впору было потерять дар речи, на всё нарисованное до того хватало тридцати шести цветов - максимум, что мог предложить канцелярский магазин за углом. - Откуда такое чудо?
- В интернете можно найти всё.
Значит, это он купил не сегодня, когда уже знал о намерении отпраздновать, а раньше. И собирался подарить просто так, не потому что так принято, а потому что действительно хотелось...
Арно закусил губу и помотал головой, пытаясь избавиться от внезапного волнения. Что за дурь, в самом деле?
- У меня тоже есть подарок для тебя, - он метнулся в комнату и принёс тяжёлый чулок. - Я понимаю, что это идиотизм, но как будто что-то нашло...
- Почему идиотизм? - Валентин встряхнул шар; "снег" взметнулся вверх и снова лёг на башню, стену, шляпы двух фигурок.
- Мне показалось, что они... похожи на нас с тобой.
В приоткрытую форточку - из-за ещё не остывшей духовки на кухне было жарко, - долетел слабый звон колоколов собора святого Мартина.
- Чёрт! - схватив бутылку с шампанским, Арно открутил проволоку. От спешки рука дрогнула, пробка вылетела с громким чпоком, сбила подвешенную звезду, застряв между лучами, взлетела к потолку и мягко спланировала прямо на середину стола. На зажжённые свечи.
Валентин успел первым подхватить пострадавшую искорёженную звезду и, здраво рассудив, что в прежнем качестве она уже вряд ли пригодна, отложил её на стол.
Бокалы соприкоснулись с тихим звоном.
- С Рождеством.
- И тебя. Классно встречаем, - усмехнулся Арно, сев на пол и прислонившись спиной к шкафу. - Чёрта призвали, вифлеемскую звезду испортили... Что дальше?
- Полагаю, гусь. Разрезать или ты сам?
- Нет уж, я своим рукам больше не доверяю. Давай ты.
Устроившись примерно так же, как сосед, только с другой стороны скатерти, Валентин аккуратно разделал румяную птицу. Можно сказать, профессионально - куски вышли ровные, как будто без линейки не обошлось.
- Спасибо. Хороший у тебя нож.
- Это скальпель.
Арно чуть не подавился.
- Что? Надеюсь, ты им никого не...
- Живого - никого.
Даже человек, бесконечно далёкий от медицины и всего, с ней связанного, не может не знать, где проходит часть практики будущих врачей.
- Эй, у меня хорошее воображение!
- В смысле, никого из человеческих существ, - Валентин улыбнулся. Действительно улыбнулся. Немного криво, немного неумело, но это было прекрасно и удивительно - настолько, что Арно почувствовал себя воздушным шариком, надутым гелием. Хотелось если не взлететь, то рассмеяться - легко и нипочему. Просто так.
Он и смеялся - пока в бокалах пузырилось шампанское, пока в дисциплинированной Германии посреди ночи горели окна, пока люди уже больше чем в двухтысячный раз отмечали день рождения парня, сказавшего, что самое главное - это любовь.
Пока Валентин смотрел на него, и в светлых глазах не было обычного холода.
- Посуду помоем завтра? - предложил сосед под занавес праздника, окончательно добив Арно.
- Очень мудрое решение, - согласился тот, потянувшись. - Но еду надо убрать в холодильник, мы ещё завтра целый день сможем этим питаться...
- Я уберу. Можешь пока занять ванную.
На обратном пути они столкнулись в коридоре, под странной авангардистской картиной, которую хозяйка словно бы нарочно повесила в самом тёмном и неудобном для наслаждения искусством месте.
- Спокойной ночи, - сказал Арно, но с места не сдвинулся.
Валентин тоже не делал попыток пройти. Тишина окутала их мягким обволакивающим коконом, собственное дыхание казалось слишком громким, стук собственного сердца - барабанной дробью Джона Бонэма[1].
"Сделай что-нибудь, хоть что-нибудь, способное разрушить это наваждение. Как выяснилось, я ничего не знаю о себе. Если ты знаешь, помоги мне".
Тишина сгустилась вокруг них прозрачной стеклянной сферой, коридор замело пенопластовыми сугробами, стена отдалилась и вытянулась, обросла угрожающими зубцами.
Алое перо на шляпе. Белый снег под светло-серым небом.
- Спокойной ночи, - Валентин отвёл взгляд и проскользнул в ванную.
Окончание первой частиКарен вернулась в город к первым построждественским лекциям, но Арно тянул со встречей больше недели. Он ненавидел причинять боль, даже когда без этого было не обойтись; наверное, в первый раз в жизни он даже не то чтобы хотел, а просто-таки чувствовал настоятельную потребность играть честно - до самой наималейшей мелочи. И всё же... это было тяжело.
- Знаешь, мне почему-то так и казалось, что наши с тобой... отношения будут недолгими, - помолчав, наконец ответила Карен, грея ладони о стакан с глювайном.
Январь выдался холодным; третий день стояла минусовая температура, и не жарко было даже в маленьком излюбленном студентами кафе на Штоккенштрассе.
- Почему?
- Не знаю. Считай меня провидицей.
- И всё же ты согласилась...
- Ну да. Лучше немного, чем ничего. Я очень практичная провидица.
- Извини, - Арно зачем-то заказал ещё вина. - Честно говоря, я сам не очень хорошо понимаю, что происходит. Как будто мы с ним были знакомы когда-то давно...
- Избавь, пожалуйста, меня от подробностей, - Карен отодвинула остывший полупустой стакан и обняла свежепринесённый, горячий. - Если я не держу на тебя зла, это не значит, что мне не больно. И что я готова быть поверенной твоих чувств к кому-то другому.
- Хорошо, молчу.
- Ну нет, это меня тоже не устраивает. Раз ты сегодня виноватый и поэтому я могу из тебя верёвки вить, самое время именно этим и заняться, да вот, как назло, ничего не придумывается. Твой рисунок у меня уже есть...
- Если хочешь ещё, только скажи, - Арно действительно чувствовал себя крайне гадко. Но иначе было нельзя, невозможно.
- Может, и скажу. Но не сейчас.
- В любое время.
- Учту и запишу, - второй стакан, тоже ополовиненный, встал рядом с первым. - А сейчас прости, мне пора.
- Да, конечно.
- Ах да, забыла спросить, - Карен застегнула нервно взвизгнувшую молнию на куртке. - Он и в постели такой же зануда?
- Не знаю. Мы не... да, честно говоря, я ещё вообще не уверен, что у нас что-то получится.
- Вот как? Что ж, удачи, - девушка вышла на тёмную улицу, и Арно, допив свой глювайн и расплатившись, последовал её примеру.
Уши замёрзли почти сразу. Проклятая зима! Нет, в Марселе тоже случались холода, да ещё плюс ветер с моря, но так мрачно-безрадостно не бывало.
А вдруг он ошибается? Вдруг все эти взгляды и слова, казавшиеся двусмысленными, означают совсем не то, о чём он думает уже больше недели, не отвлекаясь на всякие глупости вроде реферата, который, между прочим, нужно сдать ко вторнику? Вдруг Валентин пожмёт плечами и скажет: "Ты сошёл с ума"?
Ну, сошёл. Ну, с ума.
Бывает.
Столкнувшись с дамой с тележкой и в очередной раз за этот вечер извинившись, Арно понял, что пропустил поворот на улицу, ведущую к дому. Ушей он уже совсем не чувствовал, а рядом манила теплом дверь супермаркета. Покупать он ничего не собирался - какая-то еда в холодильнике ещё оставалась, деньги мать переведёт со дня на день, а десяток евро, остававшийся на карте, мог понадобиться на другое. И всё же он зашёл внутрь и остановился у стеллажа с вином. Идея пережить этот вечер в обществе бутылки была не лишена привлекательности. А завтра... завтра будет новый день.
Который хорошо бы встретить без головной боли и соплей, подумал Арно, хлюпнув носом, и сделал решительный выбор в пользу всё того же глювайна, который продавался в литровых пакетах и стоил дёшево - настолько, что он мог себе позволить аж два пакета.
Принеся эту роскошь домой, он перелил один в кастрюльку и подогрел. Запах мгновенно разнёсся по всей квартире, и Валентин, если, конечно, был дома, не мог его не почувствовать.
"Так тебе и надо", - Арно мысленно показал язык соседу и утащил кастрюльку к себе в комнату. Странно, но, несмотря на цену, подразумевающую сплошные "ароматизаторы, идентичные натуральным", напиток оказался вкусным. Или он уже успел привыкнуть к этому местному суррогату, продающемуся на каждом углу?
Прихлёбывая горячее вино, он открыл свою папку с рисунками. Сверху лежал последний - душераздирающая минималистическая композиция "где мой второй носок?", изображающая собственно одинокий носок, лежащий на стуле, а под ним, конечно же, очередной набросок Валентина.
Вдохновение пробежало по пальцам щекотной волной, и, повинуясь внезапному озарению, Арно схватил резинку и карандаши. Крыльев, значит, не хватает?
Алый отсвет адского пламени в глазах получился неплохо, рога тоже не подкачали. Теперь привычно сжатые губы переделать в зловещую усмешку...
Он сам не заметил, как допил первый пакет, и лишь обнаружив, что кастрюлька прискорбно пуста, сбегал подогреть второй.
...И брови соединить на переносице - для пущей суровости. А крылья... что ж, можно и крылья. Чёрные и кожистые!
Глянув на дело рук своих, Арно расхохотался и рухнул на постель - прямо со стаканом в руке. К счастью, стакан был пуст, только пара капель пролилась на покрывало. Значит, нужно наполнить.
К некоторому удивлению француза, наполнить стакан получилось в последний раз. Это что, пока он рисовал, успел выпить почти два литра? Ничего себе. Особого опьянения он не чувствовал, но настроение поднялось, и то хорошо. Правда, похоже, больше из-за рисунка, чем из-за вина, но, как бы то ни было, желанный результат был достигнут.
Он даже помыл кастрюльку и даже поставил её на полку... то есть поставил бы, если бы не оступился внезапно на ровном месте и не схватился за эту самую полку в попытке удержаться на ногах.
Видимо, стены здесь были действительно картонные. Видимо, гвоздю надоело торчать в темноте, и он решил наконец посмотреть на белый свет. Так или иначе, край полки, куда Арно складывал чистую посуду, в основном кастрюли-сковородки, но присутствовала и пара стеклянных блюд, и несколько тарелок, пополз вниз, и всё содержимое рухнуло на кафельный пол с диким грохотом - так, что заложило уши.
Невольный виновник разгрома оглядел результат своих усилий - россыпь частично целой посуды, а частично - осколков, и снова заржал - теперь уже попросту нервно.
- Что-то случилось? - Валентин, в своих чистеньких-отглаженных джинсах и помятой футболке, в которой, видимо, спал, непривычно взъерошенный, показался на пороге.
- Да. Я расстался со своей девушкой, - всё ещё давясь нездоровым смехом, заявил Арно.
- Это повод для столь бурной радости?
- В некоторых обстоятельствах - да.
- Что за обстоятельства приводят к такому результату? Расскажи на всякий случай, чтоб я знал.
Вот оно. Или сейчас, или никогда. Конечно, случай трудно назвать подходящим - сосед явно не в восторге от того, что его разбудили, да ещё так... громко, но, в конце концов, если сон ему дороже, ничего не имеет смысла.
Арно демонстративно упал на колени и приложил руку к груди.
- Увидев вас, я навеки потерял покой, - начал он тоном плохого актёра из малобюджетного сериала. - Сердце моё... эээ... моё сердце... в общем, с ним случилось нечто ужасное. Оно колотится так, словно хочет вырваться на волю. Сначала я думал, что это аритмия, но потом, когда к нему присоединились... эээ... иные части организма, понял - это любовь! Скажите же, есть ли у меня надежда? Или я обречён сгореть в этом пламени в одиночку?
- Глювайн? - Валентину не нужно было даже принюхиваться: кухня просто благоухала корицей и гвоздикой. - Это ж сколько нужно выпить...
- Два литра, - честно признался Арно. - Но я совершенно трезв.
- Оно и видно. Давай ты сейчас пойдёшь спать, а этот разговор мы продолжим завтра. Если захочешь.
- Ну уж нет, - француз неожиданно шустро подполз к вознамерившемуся удрать объекту и обхватил его колени. - Не пойду, пока ты не ответишь.
- А ты случайно не перепутал меня со своей девушкой?
- Я же сказал, что мы с ней расстались.
- Ну, с другой. Девушкой, в общем.
- Подожди. Мне сказали, что ты... хм, в общем, девушек не любишь. То есть любишь, но не их.
- Не всему, что говорят, стоит верить.
- Ты имеешь в виду... о чёрт, - Арно разжал руки. - Проклятье. Я идиот, да?
- Ты просто пьян.
- Мне лучше знать.
- Послушай, - Валентин тоже опустился на пол. - Так ты это серьёзно?
- А что, непонятно?
- Нет. Я, знаешь ли, не умею читать мысли.
- Слушай слова.
- Если слушать всё, что ты несёшь, можно сойти с ума, - прикосновение к щеке оказалось неожиданным; Арно вздрогнул и поднял глаза. - Но у меня, похоже, уже выработался иммунитет.
"Эй, ты же умеешь целоваться! - возмутился внутренний голос. - И не только целоваться, у тебя вообще довольно богатый опыт для своего возраста. Так почему же сейчас ты ведёшь себя как девственница на первом свидании?"
У Валентина твёрдые губы, прижимающиеся к твоим нежно, но как-то... неуверенно, и эта неуверенность выбивает из колеи, заставляя забыть о десятки раз прокрученном в голове сценарии - перехватить инициативу, запустить руки под футболку, ну и так далее.
Сейчас главное - не оттолкнуть его каким-нибудь неосторожным или попросту грубым жестом. И ещё - чтобы это не кончалось. Желательно никогда.
- Уважаемые пассажиры! Рейс номер четыреста пятьдесят шесть авиакомпании "Германвингз" маршрутом Кёльн-Бонн - Марсель задерживается...
Похоже, снегопад стихает. Или Арно просто так кажется?
- Когда любят, не сомневаются, нужно ли это им, - тихо говорит он. - И вообще не думают.
- Это ты можешь не думать. Такая счастливая способность не всем дана.
На аэропортовских часах - 15.15. Самолёт должен был приземлиться в Витроле[2] уже больше получаса назад. Хорошо, что его никто не встречает.
Если бы ещё никто не провожал, впору было бы вообще удавиться. Или, наоборот, было бы легче? Впрочем, возможности выбора ему никто не предоставил.
- Ладно. Я дурак.
- Я этого не говорил.
- Но подумал.
- Уважаемые пассажиры! Начинается регистрация на рейс номер четыреста пятьдесят шесть авиакомпании "Германвингз" маршрутом Кёльн-Бонн - Марсель. Повторяю: начинается регистрация на рейс...
Валентин отодвигает пустую чашку.
- Ну вот и всё.
- Всё, - эхом повторяет Арно, вставая из-за столика. Очередь к стойке регистрации уже выстроилась, ещё немного - и её изрядно удлинят остальные пассажиры, в ожидании расползшиеся по аэропорту. - Пока, что ли.
- Пока, - спокойный голос, спокойный взгляд. Как, как он мог подумать, что что-то значит для этой ходячей статуи?
Обида тает на языке кофейной горечью, пока он сдаёт багаж, проходит досмотр, слоняется по магазинам дьюти-фри и садится на автобус, везущий к трапу через заснеженное лётное поле. Тает - и не может растаять.
И лишь когда самолёт, заложив крутой вираж над автострадой, по которой они когда-то ехали в Кёльн, пробивает плотную пелену облаков и в иллюминаторы заглядывает солнце, Арно думает: а может быть, действительно стоило подождать?
И, может быть, ещё стоит?
Квартира кажется пустой и нежилой; шаги отдаются гулким эхом, словно в подземелье, и Валентин сбегает курить на заснеженную улицу. Возвращается. Зачем-то заходит на кухню.
Ну, так и есть: этот раздолбай забыл свою папку с рисунками. На кухонном столе, да. Причём не своём. Самое место для таких вещей.
Он открывает обложку, и, вспорхнув над большими мелованными листами, ему под ноги планирует маленький листик с тремя написанными от руки строчками:
"Marseille 7
Boulevard de la Corderie
45-13".
И на обратной стороне -
"Je t'aime"[3].
Примечания[1] Джон Бонэм - ударник Led Zeppelin. Некоторыми критиками считался/считается самым громким барабанщиком.
[2] Витроль - городок, где расположен аэропорт Марсель-Прованс, в двадцати километрах от собственно Марселя.
[3] "Я тебя люблю" (франц.).
А если кто-нибудь расщедрится на тапок, моя благодарность не будет иметь границ в пределах разумного.
Маленькая предыстория. После написания на хот-фест реинкарнации №2 я подумала: а ведь герои ОЭ прекрасно распределяются по европейским странам. Дом Молний - явно французы, Дом Волн - столь же явно немцы, Хексберг - Стокгольм, ну и так далее. И везде я была.
Родилась идея цикла АУшных драбблов, но с первым же драбблом случилось страшное - он расползся до полноценного фика. Ну то есть ещё расползается. Плюс к тому вспоминать о Кэртиане персонажи отказались, переименовываться тоже, и вообще зажили какой-то сугубо своей жизнью, о которой я изначально и понятия не имела. Ну, как обычно бывает В общем, это...
ЗЫ. Ура, я поняла, как обновлять запись!
Начало
"Нелётный день, и никто не знает
Пароль небесных границ..."
Кирилл Комаров
Пароль небесных границ..."
Кирилл Комаров
- Уважаемые пассажиры! Рейс номер четыреста пятьдесят шесть авиакомпании "Германвингз" маршрутом Кёльн-Бонн - Марсель задерживается по погодным условиям. Следите за объявлениями. Повторяю: рейс номер четыреста пятьдесят шесть...
Аэропорт Кёльн-Бонн немноголюдный и тихий. Самый, наверное, тихий в Германии. Город Бонн тоже не из шумных, если не считать, конечно, вездесущих студентов. Сложно поверить, что ещё двадцать лет назад он считался столицей страны, которая, впрочем, тогда была тогда гораздо меньше, чем сейчас.
- Напомни мне, почему я не поехал на поезде, - тоскливо говорит сидящий за столиком у окна блондин своему спутнику.
- Восемь с половиной часов и две пересадки, включая семидесятиминутную - с Северного вокзала на Лионский.
- Точно. Ещё по кофе?
- Пожалуй.
За окном бело от снежных хлопьев, заметающих взлётные полосы. Даже немцы - немцы! - не в силах справиться с этой напастью, несмотря на кучу техники. Единственная надежда - на то, что снегопад прекратится. Но небо немилосердно к улетающим.
- Уважаемые пассажиры! Рейс номер четыреста пятьдесят шесть авиакомпании "Германвингз" маршрутом Кёльн-Бонн - Марсель задерживается...
- Ты уже написал своим, что в очередной раз ушёл из университета?
- Думаешь, они удивятся?
- Послушай меня, Арно, в последний раз. Ты должен рисовать. Раз уж получается.
- Получалось. Потому что я рисовал тебя. И к тому же как художнику зарабатывать на жизнь? Сидеть на площади Тертр и пытаться впарить туристам свои виды Монмартра и их же, туристов, портреты? Избавь меня от этого, пожалуйста.
- А что ты собираешься делать дальше? - собеседник Арно, светлоглазый шатен, смотрит через стекло на стоящие самолёты.
- Что-нибудь придумаю. Поступлю ещё куда-нибудь, за мной не заржавеет.
Несмотря на славу "студенческого" города, жильё в Бонне не такое уж и дешёвое, снимать квартиру одному накладно. Они познакомились через знакомых знакомых, и поначалу легкомысленный и несколько безалаберный француз очень сильно невзлюбил своего соседа, но выхода не было - пришлось привыкать к немецкому орднунгу или ловить спокойно-насмешливые взгляды по поводу каждой не сразу вымытой вилки.
Вот это-то спокойствие больше всего и раздражало. Был бы Валентин нормальным парнем, с ним можно было бы поругаться, помириться и договориться о принципах дальнейшего сосуществования, основанных на уважении к дурным привычкам друг друга, но все попытки хотя бы повысить голос вдребезги разбивались о неизменную вежливость и столь же неизменное хладнокровие боша. И если у него и были дурные привычки, они оставались за пределами квартиры.
- Феерический зануда, - поморщилась Карен, учившаяся на том же медицинском факультете, что и Валентин, только курсом младше, - хотя и красавчик. И говорят, что гей. Он к тебе не приставал?
- А он умеет? - рассмеялся Арно. - Что-то сомневаюсь.
- Ну, не знаю. Я же девушка, если ты вдруг не заметил.
- Заметил, и меня это вполне устраивает. А что ты ещё о нём знаешь?
- Отличная тема для разговора на первом свидании, - Карен фыркнула, на мгновение став похожей на котёнка. - Ещё немного, и я подумаю, что ты меня пригласил для того, чтобы расспросить о своём соседе.
Пришлось её разубеждать, и процесс пошёл так быстро, что уже следующая встреча состоялась не на шуршащем осенними листьями берегу Ауэнзее, а в той самой квартире, которую они снимали на двоих с Валентином.
- Здесь очень тонкие стены? - поинтересовалась практичная немка, снимая водолазку. - В смысле, шуметь можно?
- Практически звуконепроницаемые, - заверил её Арно, - так что шуметь не только можно, но и нужно.
На самом деле всё было не совсем так, или, даже можно сказать, совсем не так, но он получал какое-то странное удовольствие от осознания, что отмороженный сосед слышит их стоны и скрип старой кровати, которая к тому же при каждом резком движении норовила впечататься спинкой в "звуконепроницаемую" стену.
Не только от этого, конечно. Но и от этого - тоже.
Как и следовало ожидать, комментариев не воспоследовало, но француз всё равно почувствовал себя отмщённым. До такой степени, что на следующий день после традиционного приветствия спросил, как дела.
- В порядке, - невозмутимо ответил Валентин.
- А не в порядке у тебя бывает?
- Бывало.
- В прошлой жизни? - усмехнулся Арно.
- Нет.
- Завалил сессию?
- Это не единственный возможный повод для огорчения, - и, вынув из микроволновки тарелку со спагетти, герр Зануда направился в свою комнату.
Ну и вот как с ним, таким, разговаривать? Впрочем, контакт всё же налаживался, хоть и со скоростью улитки, ползущей по склону Фудзи.
- Ты сам-то откуда? - полюбопытствовал Арно в один из ноябрьских вечеров. - Мне вроде бы сказали, что местный, а жильё снимаешь.
- Из Кёльна.
- Это же совсем близко.
- Полчаса езды.
- Надо бы добраться как-нибудь...
- Если хочешь, могу подвезти в субботу, - после паузы, словно бы неохотно, предложил Валентин. - Мне всё равно нужно там быть.
- А давай, - Карен предупредила, что на выходных удалится от мира и будет писать реферат, а у него нет никаких планов. - Во сколько?
- В десять утра.
- Договорились.
В ночь с пятницы на субботу подморозило, лужи покрылись тонким слоем льда, но выглянувшее солнце успело растопить его, оставив только хрустящие узоры по краям. Они сели в "Опель" - не первой молодости, но ещё вполне приличный, и вырулили на автобан. Город закончился довольно быстро, по обе стороны от дороги раскинулись голые пашни, машина минула полупустую развязку - добропорядочные бюргеры отсыпались после напряжённой рабочей недели. Молчание становилось невыносимым.
Видимо, Валентину тоже так казалось, потому что он - мыслимое ли дело? - прервал его первым.
- Ты на удивление хорошо говоришь по-немецки.
- Учил в школе и в универе, - пожал плечами Арно. - А потом, когда собрался сюда, подтянул на курсах. Но мне вообще легко даются языки.
- Языки?
- Ещё английский. Не так свободно, но поговорить за жизнь смогу.
По правую руку мелькнуло целое поле сверкающих солнечных батарей, за ним потянулся лес высоковольтных вышек, блеснули озёра. Холодная, мрачная страна, которую не спасает даже ярко-голубое осеннее небо. Какой чёрт его сюда занёс?
- А почему ты выбрал Боннский университет?
- Захотелось перемены мест. Может быть, и зря.
За поворотом на аэропорт обе стороны дороги оккупировали заводы, вскоре сменившиеся гипермаркетами и новостройками. Съехав с автострады и немного поплутав в ставших узкими улочках, "Опель" прополз по мосту через Рейн, жизнерадостно украшенному флажками, и, миновав две площади - одну просторную и широкую, другую тесную и длинную, застроенную разноцветными "пряничными" домиками, остановился у явственно современного комплекса.
- Будешь гулять самостоятельно или подождёшь меня?
Тон вопроса был абсолютно нейтральным, но Арно показалось, что Валентин предпочёл бы первый вариант.
- Подожду, - нагло заявил он и открыл окно, подставив лицо всё ещё тёплым солнечным лучам.
Ждать пришлось всего-то минут десять.
- Ну что, идём?
- Куда?
- Обычно туристы в первую очередь осматривают собор.
- Отлично, побуду обычным туристом, - Арно вышел из машины и потуже перевязал шарф: несмотря на солнце, температура была вполне ноябрьская - плюс пять, не больше.
Собор оказался очень старым, очень кружевным, очень мрачным снаружи и неожиданно розово-сиренево-золотисто-голубым внутри - отблески витражей, пляшущие с пылинками в воздухе, падающие на колонны и стрельчатые арки, превращали строгий интерьер в нечто жизнерадостно-легкомысленное. Предполагаемые думы о вечном в голову не лезли, и это радовало.
- Что у нас со следующим пунктом программы?
- Ближе всего набережная Рейна, - судя по выражению лица, Валентин посвящал этим самым думам о вечном по меньшей мере несколько часов в день.
- Одобряю. Но только в том случае, если там есть заведение, где подают что-нибудь условно съедобное.
Заведение нашлось, и не одно. В ожидании заказа Арно, у которого под веками до сих пор плавали витражные блики, обратился к спутнику:
- Слушай, раз уж ты сам согласился на роль экскурсовода, может быть, расскажешь что-нибудь про посещённую достопримечательность? Исключая даты, имена и прочую скучную фигню, которая всё равно не задержится в моей голове.
- Разве что про национальную немецкую традицию строить церкви, призывая на помощь дьявола.
- Это как?
- Как обычно. Архитектор не справился с чертежами и решил обменять на них свою душу. Но его жена, подслушавшая, что сделка свершится после первых криков петуха, прокукарекала раньше. Дьявол явился, вручил архитектору чертежи, а душу не получил, потому что нарушил существенное условие договора.
- Ты выражаешься как юрист, - хмыкнул Арно, принимаясь за еду.
- Я читал немного на эту тему.
Разговор увял сам собой и возобновился только после пары мензурок "Кёльша", когда принесли счёт. Валентин вынул из кошелька купюру в пятьсот евро и вручил её округлившему глаза официанту.
- Это тебя родители так поддерживают? - позавидовал француз.
- В некотором роде.
- В смысле?
- С небес. Я сдаю их квартиру.
- Прости, - смутился Арно. - Я не знал.
- Ничего страшного. Об этом мало кто знает.
- Почему?
- Не люблю жалость. Ты же не собираешься меня жалеть?
Что можно было на это ответить? Только улыбнуться и соврать:
- Не собираюсь.
- Это хорошо, - официант принёс сдачу; кажется, он выгреб всю кассу без остатка, судя по количеству мелочи.
Они вышли на набережную. Рейн равнодушно нёс свои тёмные воды на север, как делал это многие сотни лет до появления на свет двоих студентов.
- Не возражаешь, если я закурю?
- Если ты не будешь на меня дымить.
Валентин отступил на шаг и щёлкнул зажигалкой. Сине-оранжевый огонёк заплясал на ветру, снова напомнив о витражах, и перед внутренним взором вдруг с необычайной яркостью возникла картина - точёный профиль спутника на фоне цветных окон.
Кажется, они посетили ещё одну церковь - святого Мартина, вернее, большого святого Мартина; по идее, где-то ещё должен был быть малый, но Арно не стал выяснять его местоположение, затем посмотрели на башню ратуши и на ту самую площадь с "пряничными" домиками - Альтермаркт...
Видение стояло перед глазами и тогда, когда он вошёл в свою комнату. И тут же выскочил обратно на улицу, вспомнив, что по субботам магазин закрывается на час раньше.
Продолжение- О! - отреагировала разобравшаяся с рефератом Карен на появление бумаги, карандашей и набросков окон Святых волхвов. - Это ты рисовал? Здорово.
- Ну да, я когда-то ходил в художественную школу, - и, конечно же, не закончил её. - Тебе правда нравится?
- Не то слово. Очень... уверенные линии, если ты понимаешь, о чём я говорю. Сразу видно, что уже не начинающий. Кстати, я тут встретила в универе твоего соседа, он на меня как-то нехорошо посмотрел. Ревнует, наверное.
- Брось, - фыркнул Арно. - Во-первых, не с чего. Во-вторых, он вряд ли на это способен. Ну и в-третьих, я, кажется, несколько переоценил толщину здешних стен.
- Поэтому и переставил кровать?
- Ну да, - одна ложь, даже крохотная и почти невинная, неизбежно тянет за собой другую - это он усвоил ещё в детстве. Но не рассказывать же, что ему стало стыдно и что даже грязную посуду он начал складировать не на кухне, а в ящике тумбочки. Это не та тема, которую стоит обсуждать со своей девушкой, тем более что ей самой явно больше нравилось целоваться, чем разговаривать.
Как ни странно, Валентин согласился попозировать, и в следующую субботу они встретились на неизбежной кухне, бережно охраняя границы своих личных территорий.
- В профиль, да. И немножко склони голову. Вот, так отлично.
За окном неторопливо падали первые снежинки, мягкий уже почти зимний свет давал именно те полутени, которые хотелось, да и модель попалась идеальная, честно просидевшая с полчаса, практически не шелохнувшись, так что карандаш летал по бумаге почти без помощи Арно.
- Можно посмотреть? - особого интереса в голосе не слышалось, но тем не менее француз протянул листок.
- Это, конечно, не окончательный вариант, нужно ещё соединить с фоном...
- Я не специалист, но, по-моему, это хорошо, - в светло-серых глазах таки появился намёк на неравнодушие. - Обычно художники, способные изобразить нечто похожее на портрет за такое короткое время, делают это несколько хуже.
- Тебя уже кто-то рисовал?
- Не меня. Но могу показать - для сравнения.
- Валяй.
Юноша, изображённый на чёрно-белом карандашном портрете, был бы очень похож на Валентина, если бы не почти голливудская улыбка, непредставимая на постной физиономии соседа.
- Ну и чем моё лучше? - взъерошил светлую шевелюру Арно, положив оба рисунка рядом.
- Ты не видишь? Хотя, возможно, мне это только кажется, но в твоём есть настроение. Ты не просто показываешь то, что видишь, ты рассказываешь историю. Или, по крайней мере, пытаешься рассказать.
- В том-то и дело, что пытаюсь...
- Технику можно усовершенствовать, главное - желание.
- А кто это? - Арно кивнул на чужой портрет. - Похож на тебя.
- Мой брат.
- Только не говори, что он тоже умер.
- Я и не собирался, ты первый сказал.
- И уже жалею об этом. Такое впечатление, что я начинаю вляпываться в какой-нибудь роман о скрытой под покровом ночи мрачной семейной трагедии.
- У тебя есть шанс перестать это делать.
- А как же история, которую я, по твоим словам, пытаюсь рассказать?
- Что ж, - Валентин посмотрел в окно. - Мой отец был хирургом, заведующим соответствующим отделением в кёльнской больнице. Хорошим, но ошибки случаются у всех, а в нашей профессии их цена может быть слишком высока. Джастин заболел, нужна была операция - не самая сложная, но полностью безопасных операций не бывает. Отец решил, что лучше всех справится сам, и то ли переволновался, то ли просто рука дрогнула... Нет, его никто не обвинял, но, сам понимаешь, после такого чувствовать себя будешь не лучшим образом. Он честно пытался собрать свою жизнь из осколков, садился за руль, хотя не стоило этого делать. И не справился с управлением. Мать тоже была в машине. Ну что, желание рассказывать историю не отшибло?
- Нет, - твёрдо сказал Арно, забирая свой рисунок. - Я тебе покажу, когда совсем закончу.
Он словно сорвался с цепи - бродил по улицам, жадно запоминая последние штрихи осени и первые - зимы, чтобы потом перенести их на бумагу - единственный уцелевший золотой кленовый лист на изломанной чёрной ветви, заснеженную скамейку и фонарь, нахохлившуюся фигуру нищего на паперти собора святого Мартина... И даже на лекциях, вместо того чтобы слушать профессоров, вдохновенно вещавших о правах и законах, заполнял поля профилями и иногда затылками сокурсников.
- А меня нарисуешь? - спросила Карен, с загоревшимися глазами обозревая всё это богатство.
- Легко. И подарю тебе на Рождество.
Здесь Арно снова немного слукавил: подарок своей девушке он придумал и помимо портрета. Оставалось где-то взять на него денег. Родительских хватало только на квартиру, еду и карандаши с бумагой, и после некоторых раздумий он устроился на полставки официантом в ресторан на Мюнстерплац, где его со знанием французского и английского приняли на ура.
Развёрнутая прямо за окнами ресторана рождественская ярмарка не скрасила страданий молодого человека, оторванного от внезапно обретённого увлечения, но десяток евро чаевых, доставшихся ему в тот же вечер, несмотря на полупустой зал, позволял надеяться на то, что подарок он сможет купить не только Карен, но и Валентину. И даже, может быть, послать что-то матери и братьям.
Впрочем, портрет на фоне витражей он всё-таки закончил, но показать, как обещал, никак не получалось. С соседом они несколько дней не встречались - когда Арно приходил с работы, тот, по-видимому, уже спал, а по утрам уходил раньше. И этих мимолётных встреч в коридоре или на кухне... не хватало. Даже удивительно, насколько.
Оставалось надеяться на выходные. Но с приближением Рождества поток клиентов увеличился, и в субботу утром пришлось выйти вместо заболевшего напарника, а в воскресенье, решившись на злостное нарушение территориального императива и постучав в дверь Валентина, он не дождался ответа.
В университете студентам разных факультетов, не знающих расписания друг друга, пересечься тоже было проблематично. Да и, честно говоря, просто некогда: по вечерам после работы Арно не мог включить голову и заставить себя готовиться, приходилось делать это между лекциями. Он понимал, что долго в таком темпе не протянет.
Сил и терпения хватило почти на две недели: в следующую субботу, после дневной смены простившись с хозяином и выйдя на Мюнстерплац, он чуть было не заорал "Свобода!", подражая Уильяму Уолласу. Сырой и холодный воздух середины декабря заставил поднять воротник, сумерки уже сгустились, но горящий волшебными огнями базар ещё работал. Потолкавшись в пёстрой толпе, Арно купил большую затейливую звезду из фольги и, вспомнив детство, - пакетик леденцов на палочке.
- Привет, - прозвучало именно в ту минуту, когда он передавал деньги улыбающейся продавщице. - Ты куда пропал?
- Я пропал? - возмутился француз. - Это ты где-то гулял в воскресенье, когда я тебя искал.
- Ближе к вечеру я вернулся.
- А я как раз ушёл - на работу. Но, к счастью, с этим покончено, и я смогу снова полностью погрузиться в увлекательный мир юриспруденции.
- По-моему, это не твоё, - покачал головой Валентин. Несколько снежинок, не удержавшись на каштановых волосах, спланировали на землю. Разве идёт снег?
- Почему?
- Мне кажется, у тебя не тот характер для того, чтобы заниматься настолько скучным делом.
- Не хочешь глювайна? А то что-то нежарко, честно говоря...
Они купили по кружке дымящегося вина со специями и устроились на парапете памятника Бетховену.
- Зато у тебя, судя по всему, именно тот характер, - усмехнулся Арно, глядя, как его спутник аккуратно садится на какой-то пакет, извлечённый из сумки.
- Возможно. Я не пробовал.
- Ты же говорил, что читал что-то.
- Читать что-то и заниматься этим профессионально - разные вещи. Я, например, читал что-то и о живописи, но вряд ли смогу нарисовать даже так, - Валентин щёлкнул ногтём по боку кружки с Санта-Клаусом в стиле "палка-палка-огуречек".
- Это тонкий намёк?
- Куда уж тоньше.
Горячее вино согрело изнутри, и Арно решился задать мучивший его в последнее время вопрос:
- А ты когда поступал на медицинский? До или после, ну, брата и родителей?
- После. Если хочешь знать - нет, это ничего не изменило. Я и до того был в курсе, что ошибиться может каждый. Не только врач, но и пилот самолёта, и инженер на атомной станции. Это не повод отказываться от достижений цивилизации.
- Для некоторых - повод.
- Я в их число не вхожу. Даже по личным причинам. Тем более по личным причинам.
- Как ты можешь быть таким... бесчувственным?
Валентин повернулся; тёплый жёлтый свет от палаток бросал отсвет на его тонкие черты, и француз снова вспомнил об оставшихся дома карандашах.
- А зачем быть другим? Какой в этом смысл?
- Ну... ощущаешь радость.
- Но и боль тоже. Это поставляется только в наборе.
- Я согласен. Заверните мне всё, что есть в наличии, - Арно поёрзал, пытаясь поудобнее устроиться, и внезапно понял, как близко они сидят - бок о бок. Свободных столиков в уличном кафе не оставалось, скамеек тоже не было видно, и подножие композитора - здешнего уроженца оставалось единственным местом, где посетители ярмарки могли примостить усталые задницы. Им ещё повезло, что нашёлся незанятый кусочек парапета, правда, маленький, только-только для двоих далёких от проблемы ожирения молодых людей. Странно, меньше недели назад он и в дверь постучаться едва решился, а теперь расстояние, разделявшее их, как будто схлопнулось, причём не только в физическом плане.
И это было здорово, так, что не хотелось вставать.
- А что есть в наличии? - после паузы поинтересовался Валентин.
- Вот этот вечер. Мир. Свобода. Да что хочешь.
- Что хочу? - переспросил сосед, глядя на собеседника со своим привычным непроницаемым выражением лица, и тому пришли в голову слова Карен: "...Говорят, что гей".
Ну и что? В конце концов, в жизни дожно быть место разнообразию...
- Пожалуй, ещё глювайна.
- Что? - Арно потряс головой, избавляясь от странных мыслей. - Да. Я бы тоже не отказался.
Он вскочил, только сейчас поняв, насколько неудобным было седалище, и протянул руку. Валентин схватился за неё и тоже встал; пальцы оказались неожиданно тёплыми. Палатка, благоухающая корицей и гвоздикой, уже закрывалась, впрочем, как и другие, огни ярмарки потихоньку гасли, но они успели выпросить у продавщицы ещё по порции горячего вина. Кружки пришлось забрать с собой.
- Вот, - выкладывать готовую картинку на стол почему-то было... не то чтобы страшно, но ощутимо тревожно. Витражи, конечно, удались, хотя, по идее, если уж дело происходит в соборе, нужно было и рисовать непосредственно там; Арно, как мог, попытался сгладить разницу в освещении, получилось не очень, по крайней мере с его точки зрения. Может быть, со стороны не так заметно? - Я понимаю, что это далеко не шедевр...
- Тем не менее от своих слов не откажусь: это хорошо. Сказал бы даже, что очень хорошо, но ты меня безбожно приукрасил. Только крыльев не хватает, - усмехнулся Валентин. - Можно, я отсканирую? Хотелось бы иметь копию.
- Конечно. Хотя, если хочешь, забирай совсем, - махнул рукой Арно, с души которого упал изрядного размера камень. - Не бескорыстно, разумеется. Мне по-прежнему нужна модель.
- Ну нет, это неправильно. Пусть останется у тебя, мне вполне хватит электронной версии. А что касается модели - почему бы и нет? Зови, если понадоблюсь.
Исчо продолжениеНа Рождество Карен уезжала к родителям в Виннинген, и они встретились за день до её отъезда.
- Вот, держи, - немного смущаясь, она протянула пушистые носки. - Сама связала. Не то чтобы я умею... Но зато тёплые, натуральная шерсть, никакого акрила.
- Спасибо! А то я всё время мёрзну, - "и думаю не о том, лось безрогий". - А это тебе.
Портрет, на взгляд Арно, вышел неплохо. Ну, по крайней мере похоже. Ему удалось поймать и шаловливый взгляд из-под ресниц, и ямочки на щеках, и ушко - грубым словом "ухо" это произведение матери-природы назвать было бы кощунством, - открытое строгими линиями очень короткой стрижки.
- И ещё, - скромно прервал он поток восторгов. - Я, конечно, совсем не разбираюсь в украшениях, но мне понравилось...
Чешская лавка затерялась где-то на задворках Бонна, Арно набрёл на неё совершенно случайно и твёрдо решил, что гранаты в серебре подойдут матери как нельзя лучше. А в тот день, когда он уже с деньгами зашёл за выбранным комплектом, заметил среди гранатов невесть как туда затесавшиеся аметисты.
- Понятно, куда ты пропадал, - сказала Карен, надевая серёжки. - А я уж подумала... впрочем, неважно. Но, собственно, без этого вполне можно было и обойтись, я же знаю, что у тебя нет денег, тем более что мы даже встречать будем не вместе.
- Если в моей жизни есть что-то святое, то это подарки на Рождество, - возмутился Арно. - Хочешь ввергнуть меня в бездну окончательного атеизма?
Братьям он купил одинаковые фляжки с немецкими орлами, заранее представляя, как они будут ржать; за неделю бандероль, в принципе, должна была дойти - в любое другое время, но тогда, когда добрая половина Европы рассылает друзьям и родственникам посылки, в век интернета мучительно вспоминая, где находится банальная не электронная почта, ни за что ручаться было нельзя.
Определиться с подарком Валентину оказалось гораздо сложнее. После занятий честно обойдя магазины и проникшись отвращением к толпам народу, сметающим с прилавков всё, не закреплённое намертво, Арно понял, что он совершенно ничего не знает о своём соседе. Чем тот увлекается? Смотрит ли кино, слушает ли музыку? Читает ли книги, и если читает, то какие?
Так ничего и не решив, он снова отправился на Мюнстерплац. В конце концов, самый универсальный подарок на Рождество - это рождественские украшения. И красивые, и не совсем уж бесполезные, и долго думать над выбором не надо.
Ёлочные игрушки он отверг сразу - ещё неизвестно, собирается ли Валентин ставить ёлку. Над идеей венка из омелы долго хихикал, но всё-таки решил воздержаться. И, уже почти остановив свой выбор на наборе свечей с разными запахами, случайно глянул на соседний прилавок.
Обычные стеклянные шары, встряхни - и закружится пенопластовая метель. У Арно когда-то такой стоял на полке, пока не разбился. Внутри - традиционно пасторальные зимние домики, Санта-Клаусы, олени, неизбежные ёлки...
Только в одном из шаров, большем по размеру, чем остальные, метель заметала средневековый романский замок, под зубчатой стеной которого стояли два человечка - один в красных одеждах, другой в лиловых. Человечки были крохотными, едва ли сантиметра по два ростом, лица, конечно же, в таком масштабе неразличимы, но у того, что в красном, из-под шляпы выбивались белокурые локоны, а у того, что в лиловом, - каштановые.
Арно сам не понял, как этот шар оказался в его сумке. Он купил ещё "чулок" - под размер подарка, четыре золотистых свечи, одноразовую скатерть с рождественским узором и таки венок - не из омелы, обычный еловый. Денег осталось только на гуся... или на карпа?
- Ты что больше любишь? - спросил он у Валентина двадцать четвёртого декабря утром, ловя божественный аромат из шипящей и трещащей кофеварки.
Тот соизволил приподнять бровь.
- Ты собираешься устроить рождественский ужин?
- Ну да. Или у тебя другие планы?
- Нет. Но ты мог бы хотя бы предупредить.
- Вот, предупреждаю, - Арно перелил кофе в кружку. Чашечек размером с напёрсток он принципиально не признавал. - Так что?
- Мне, в общем, всё равно. А что ты умеешь готовить?
- Не знаю, не пробовал ни то, ни другое. Но когда-то же надо начинать!
- Так бы и сказал, что ставишь эксперимент.
- И, будучи его жертвой, ты имеешь право выбирать условия.
- Хорошо, тогда гусь, - сдался Валентин. - Но всё остальное с меня.
- Ничего не имею против.
Рецепт приготовления самого традиционного рождественского блюда нашёлся в интернете за пять минут. Вернее, масса рецептов, с подробными описаниями фаршировки птицы всем-чем-угодно - и ни в одном не указывалось, сколько времени тушку нужно держать в духовке. Видимо, предполагалось, что гипотетический повар сориентируется сам. Арно несколько сомневался в своей способности отличить готового гуся от ещё не совсем готового, но всё же закрыл дверцу духовки и расстелил на полу купленную скатерть, посередине установив венок со свечами.
- Нейтральная территория, - объяснил он выбор места Валентину, пришедшему поучаствовать в подготовке.
Тот только пожал плечами и переступил через край скатерти по дороге к своему холодильнику, куда несколько часов назад сгрузил кучку пакетиков и бутылок.
Вскоре импровизированный "стол" действительно стал напоминать рождественский, а запах из духовки - вызывать интенсивное слюноотделение и бурчание в животе. Пытаясь утихомирить рулады голодного желудка, Арно занялся имитацией бурной деятельности - подвесил к люстре почти забытую звезду, расправив помявшиеся лучи, и тихонько запустил Christmas Carols. К половине двенадцатого гусь стал пахнуть ещё невыносимее.
- Ну как? - поинтересовался Валентин, глядя, как он изучает подрумянившуюся птицу.
- По-моему, готов. Дай-ка нож.
- Держи. Только осторожнее - острый.
- Что я, маленький, что ли, - буркнул француз. Нож вошёл в тушку как в масло. - Точно, готов. Ура. Сколько времени?
- Без двадцати. Я ещё успею вручить тебе подарок. Держи.
Арно, сгрузивший противень с гусём на середину скатерти, рядом с еловым венком, вытер руки и взял толстую деревянную коробочку. Внутри оказались карандаши; от переливов цветов рябило в глазах.
- Там ещё пять секций, выдвигаются, - пояснил Валентин. - 150 штук, больше, похоже, не выпускают.
- Спасибо, - от обретённого богатства впору было потерять дар речи, на всё нарисованное до того хватало тридцати шести цветов - максимум, что мог предложить канцелярский магазин за углом. - Откуда такое чудо?
- В интернете можно найти всё.
Значит, это он купил не сегодня, когда уже знал о намерении отпраздновать, а раньше. И собирался подарить просто так, не потому что так принято, а потому что действительно хотелось...
Арно закусил губу и помотал головой, пытаясь избавиться от внезапного волнения. Что за дурь, в самом деле?
- У меня тоже есть подарок для тебя, - он метнулся в комнату и принёс тяжёлый чулок. - Я понимаю, что это идиотизм, но как будто что-то нашло...
- Почему идиотизм? - Валентин встряхнул шар; "снег" взметнулся вверх и снова лёг на башню, стену, шляпы двух фигурок.
- Мне показалось, что они... похожи на нас с тобой.
В приоткрытую форточку - из-за ещё не остывшей духовки на кухне было жарко, - долетел слабый звон колоколов собора святого Мартина.
- Чёрт! - схватив бутылку с шампанским, Арно открутил проволоку. От спешки рука дрогнула, пробка вылетела с громким чпоком, сбила подвешенную звезду, застряв между лучами, взлетела к потолку и мягко спланировала прямо на середину стола. На зажжённые свечи.
Валентин успел первым подхватить пострадавшую искорёженную звезду и, здраво рассудив, что в прежнем качестве она уже вряд ли пригодна, отложил её на стол.
Бокалы соприкоснулись с тихим звоном.
- С Рождеством.
- И тебя. Классно встречаем, - усмехнулся Арно, сев на пол и прислонившись спиной к шкафу. - Чёрта призвали, вифлеемскую звезду испортили... Что дальше?
- Полагаю, гусь. Разрезать или ты сам?
- Нет уж, я своим рукам больше не доверяю. Давай ты.
Устроившись примерно так же, как сосед, только с другой стороны скатерти, Валентин аккуратно разделал румяную птицу. Можно сказать, профессионально - куски вышли ровные, как будто без линейки не обошлось.
- Спасибо. Хороший у тебя нож.
- Это скальпель.
Арно чуть не подавился.
- Что? Надеюсь, ты им никого не...
- Живого - никого.
Даже человек, бесконечно далёкий от медицины и всего, с ней связанного, не может не знать, где проходит часть практики будущих врачей.
- Эй, у меня хорошее воображение!
- В смысле, никого из человеческих существ, - Валентин улыбнулся. Действительно улыбнулся. Немного криво, немного неумело, но это было прекрасно и удивительно - настолько, что Арно почувствовал себя воздушным шариком, надутым гелием. Хотелось если не взлететь, то рассмеяться - легко и нипочему. Просто так.
Он и смеялся - пока в бокалах пузырилось шампанское, пока в дисциплинированной Германии посреди ночи горели окна, пока люди уже больше чем в двухтысячный раз отмечали день рождения парня, сказавшего, что самое главное - это любовь.
Пока Валентин смотрел на него, и в светлых глазах не было обычного холода.
- Посуду помоем завтра? - предложил сосед под занавес праздника, окончательно добив Арно.
- Очень мудрое решение, - согласился тот, потянувшись. - Но еду надо убрать в холодильник, мы ещё завтра целый день сможем этим питаться...
- Я уберу. Можешь пока занять ванную.
На обратном пути они столкнулись в коридоре, под странной авангардистской картиной, которую хозяйка словно бы нарочно повесила в самом тёмном и неудобном для наслаждения искусством месте.
- Спокойной ночи, - сказал Арно, но с места не сдвинулся.
Валентин тоже не делал попыток пройти. Тишина окутала их мягким обволакивающим коконом, собственное дыхание казалось слишком громким, стук собственного сердца - барабанной дробью Джона Бонэма[1].
"Сделай что-нибудь, хоть что-нибудь, способное разрушить это наваждение. Как выяснилось, я ничего не знаю о себе. Если ты знаешь, помоги мне".
Тишина сгустилась вокруг них прозрачной стеклянной сферой, коридор замело пенопластовыми сугробами, стена отдалилась и вытянулась, обросла угрожающими зубцами.
Алое перо на шляпе. Белый снег под светло-серым небом.
- Спокойной ночи, - Валентин отвёл взгляд и проскользнул в ванную.
Окончание первой частиКарен вернулась в город к первым построждественским лекциям, но Арно тянул со встречей больше недели. Он ненавидел причинять боль, даже когда без этого было не обойтись; наверное, в первый раз в жизни он даже не то чтобы хотел, а просто-таки чувствовал настоятельную потребность играть честно - до самой наималейшей мелочи. И всё же... это было тяжело.
- Знаешь, мне почему-то так и казалось, что наши с тобой... отношения будут недолгими, - помолчав, наконец ответила Карен, грея ладони о стакан с глювайном.
Январь выдался холодным; третий день стояла минусовая температура, и не жарко было даже в маленьком излюбленном студентами кафе на Штоккенштрассе.
- Почему?
- Не знаю. Считай меня провидицей.
- И всё же ты согласилась...
- Ну да. Лучше немного, чем ничего. Я очень практичная провидица.
- Извини, - Арно зачем-то заказал ещё вина. - Честно говоря, я сам не очень хорошо понимаю, что происходит. Как будто мы с ним были знакомы когда-то давно...
- Избавь, пожалуйста, меня от подробностей, - Карен отодвинула остывший полупустой стакан и обняла свежепринесённый, горячий. - Если я не держу на тебя зла, это не значит, что мне не больно. И что я готова быть поверенной твоих чувств к кому-то другому.
- Хорошо, молчу.
- Ну нет, это меня тоже не устраивает. Раз ты сегодня виноватый и поэтому я могу из тебя верёвки вить, самое время именно этим и заняться, да вот, как назло, ничего не придумывается. Твой рисунок у меня уже есть...
- Если хочешь ещё, только скажи, - Арно действительно чувствовал себя крайне гадко. Но иначе было нельзя, невозможно.
- Может, и скажу. Но не сейчас.
- В любое время.
- Учту и запишу, - второй стакан, тоже ополовиненный, встал рядом с первым. - А сейчас прости, мне пора.
- Да, конечно.
- Ах да, забыла спросить, - Карен застегнула нервно взвизгнувшую молнию на куртке. - Он и в постели такой же зануда?
- Не знаю. Мы не... да, честно говоря, я ещё вообще не уверен, что у нас что-то получится.
- Вот как? Что ж, удачи, - девушка вышла на тёмную улицу, и Арно, допив свой глювайн и расплатившись, последовал её примеру.
Уши замёрзли почти сразу. Проклятая зима! Нет, в Марселе тоже случались холода, да ещё плюс ветер с моря, но так мрачно-безрадостно не бывало.
А вдруг он ошибается? Вдруг все эти взгляды и слова, казавшиеся двусмысленными, означают совсем не то, о чём он думает уже больше недели, не отвлекаясь на всякие глупости вроде реферата, который, между прочим, нужно сдать ко вторнику? Вдруг Валентин пожмёт плечами и скажет: "Ты сошёл с ума"?
Ну, сошёл. Ну, с ума.
Бывает.
Столкнувшись с дамой с тележкой и в очередной раз за этот вечер извинившись, Арно понял, что пропустил поворот на улицу, ведущую к дому. Ушей он уже совсем не чувствовал, а рядом манила теплом дверь супермаркета. Покупать он ничего не собирался - какая-то еда в холодильнике ещё оставалась, деньги мать переведёт со дня на день, а десяток евро, остававшийся на карте, мог понадобиться на другое. И всё же он зашёл внутрь и остановился у стеллажа с вином. Идея пережить этот вечер в обществе бутылки была не лишена привлекательности. А завтра... завтра будет новый день.
Который хорошо бы встретить без головной боли и соплей, подумал Арно, хлюпнув носом, и сделал решительный выбор в пользу всё того же глювайна, который продавался в литровых пакетах и стоил дёшево - настолько, что он мог себе позволить аж два пакета.
Принеся эту роскошь домой, он перелил один в кастрюльку и подогрел. Запах мгновенно разнёсся по всей квартире, и Валентин, если, конечно, был дома, не мог его не почувствовать.
"Так тебе и надо", - Арно мысленно показал язык соседу и утащил кастрюльку к себе в комнату. Странно, но, несмотря на цену, подразумевающую сплошные "ароматизаторы, идентичные натуральным", напиток оказался вкусным. Или он уже успел привыкнуть к этому местному суррогату, продающемуся на каждом углу?
Прихлёбывая горячее вино, он открыл свою папку с рисунками. Сверху лежал последний - душераздирающая минималистическая композиция "где мой второй носок?", изображающая собственно одинокий носок, лежащий на стуле, а под ним, конечно же, очередной набросок Валентина.
Вдохновение пробежало по пальцам щекотной волной, и, повинуясь внезапному озарению, Арно схватил резинку и карандаши. Крыльев, значит, не хватает?
Алый отсвет адского пламени в глазах получился неплохо, рога тоже не подкачали. Теперь привычно сжатые губы переделать в зловещую усмешку...
Он сам не заметил, как допил первый пакет, и лишь обнаружив, что кастрюлька прискорбно пуста, сбегал подогреть второй.
...И брови соединить на переносице - для пущей суровости. А крылья... что ж, можно и крылья. Чёрные и кожистые!
Глянув на дело рук своих, Арно расхохотался и рухнул на постель - прямо со стаканом в руке. К счастью, стакан был пуст, только пара капель пролилась на покрывало. Значит, нужно наполнить.
К некоторому удивлению француза, наполнить стакан получилось в последний раз. Это что, пока он рисовал, успел выпить почти два литра? Ничего себе. Особого опьянения он не чувствовал, но настроение поднялось, и то хорошо. Правда, похоже, больше из-за рисунка, чем из-за вина, но, как бы то ни было, желанный результат был достигнут.
Он даже помыл кастрюльку и даже поставил её на полку... то есть поставил бы, если бы не оступился внезапно на ровном месте и не схватился за эту самую полку в попытке удержаться на ногах.
Видимо, стены здесь были действительно картонные. Видимо, гвоздю надоело торчать в темноте, и он решил наконец посмотреть на белый свет. Так или иначе, край полки, куда Арно складывал чистую посуду, в основном кастрюли-сковородки, но присутствовала и пара стеклянных блюд, и несколько тарелок, пополз вниз, и всё содержимое рухнуло на кафельный пол с диким грохотом - так, что заложило уши.
Невольный виновник разгрома оглядел результат своих усилий - россыпь частично целой посуды, а частично - осколков, и снова заржал - теперь уже попросту нервно.
- Что-то случилось? - Валентин, в своих чистеньких-отглаженных джинсах и помятой футболке, в которой, видимо, спал, непривычно взъерошенный, показался на пороге.
- Да. Я расстался со своей девушкой, - всё ещё давясь нездоровым смехом, заявил Арно.
- Это повод для столь бурной радости?
- В некоторых обстоятельствах - да.
- Что за обстоятельства приводят к такому результату? Расскажи на всякий случай, чтоб я знал.
Вот оно. Или сейчас, или никогда. Конечно, случай трудно назвать подходящим - сосед явно не в восторге от того, что его разбудили, да ещё так... громко, но, в конце концов, если сон ему дороже, ничего не имеет смысла.
Арно демонстративно упал на колени и приложил руку к груди.
- Увидев вас, я навеки потерял покой, - начал он тоном плохого актёра из малобюджетного сериала. - Сердце моё... эээ... моё сердце... в общем, с ним случилось нечто ужасное. Оно колотится так, словно хочет вырваться на волю. Сначала я думал, что это аритмия, но потом, когда к нему присоединились... эээ... иные части организма, понял - это любовь! Скажите же, есть ли у меня надежда? Или я обречён сгореть в этом пламени в одиночку?
- Глювайн? - Валентину не нужно было даже принюхиваться: кухня просто благоухала корицей и гвоздикой. - Это ж сколько нужно выпить...
- Два литра, - честно признался Арно. - Но я совершенно трезв.
- Оно и видно. Давай ты сейчас пойдёшь спать, а этот разговор мы продолжим завтра. Если захочешь.
- Ну уж нет, - француз неожиданно шустро подполз к вознамерившемуся удрать объекту и обхватил его колени. - Не пойду, пока ты не ответишь.
- А ты случайно не перепутал меня со своей девушкой?
- Я же сказал, что мы с ней расстались.
- Ну, с другой. Девушкой, в общем.
- Подожди. Мне сказали, что ты... хм, в общем, девушек не любишь. То есть любишь, но не их.
- Не всему, что говорят, стоит верить.
- Ты имеешь в виду... о чёрт, - Арно разжал руки. - Проклятье. Я идиот, да?
- Ты просто пьян.
- Мне лучше знать.
- Послушай, - Валентин тоже опустился на пол. - Так ты это серьёзно?
- А что, непонятно?
- Нет. Я, знаешь ли, не умею читать мысли.
- Слушай слова.
- Если слушать всё, что ты несёшь, можно сойти с ума, - прикосновение к щеке оказалось неожиданным; Арно вздрогнул и поднял глаза. - Но у меня, похоже, уже выработался иммунитет.
"Эй, ты же умеешь целоваться! - возмутился внутренний голос. - И не только целоваться, у тебя вообще довольно богатый опыт для своего возраста. Так почему же сейчас ты ведёшь себя как девственница на первом свидании?"
У Валентина твёрдые губы, прижимающиеся к твоим нежно, но как-то... неуверенно, и эта неуверенность выбивает из колеи, заставляя забыть о десятки раз прокрученном в голове сценарии - перехватить инициативу, запустить руки под футболку, ну и так далее.
Сейчас главное - не оттолкнуть его каким-нибудь неосторожным или попросту грубым жестом. И ещё - чтобы это не кончалось. Желательно никогда.
- Уважаемые пассажиры! Рейс номер четыреста пятьдесят шесть авиакомпании "Германвингз" маршрутом Кёльн-Бонн - Марсель задерживается...
Похоже, снегопад стихает. Или Арно просто так кажется?
- Когда любят, не сомневаются, нужно ли это им, - тихо говорит он. - И вообще не думают.
- Это ты можешь не думать. Такая счастливая способность не всем дана.
На аэропортовских часах - 15.15. Самолёт должен был приземлиться в Витроле[2] уже больше получаса назад. Хорошо, что его никто не встречает.
Если бы ещё никто не провожал, впору было бы вообще удавиться. Или, наоборот, было бы легче? Впрочем, возможности выбора ему никто не предоставил.
- Ладно. Я дурак.
- Я этого не говорил.
- Но подумал.
- Уважаемые пассажиры! Начинается регистрация на рейс номер четыреста пятьдесят шесть авиакомпании "Германвингз" маршрутом Кёльн-Бонн - Марсель. Повторяю: начинается регистрация на рейс...
Валентин отодвигает пустую чашку.
- Ну вот и всё.
- Всё, - эхом повторяет Арно, вставая из-за столика. Очередь к стойке регистрации уже выстроилась, ещё немного - и её изрядно удлинят остальные пассажиры, в ожидании расползшиеся по аэропорту. - Пока, что ли.
- Пока, - спокойный голос, спокойный взгляд. Как, как он мог подумать, что что-то значит для этой ходячей статуи?
Обида тает на языке кофейной горечью, пока он сдаёт багаж, проходит досмотр, слоняется по магазинам дьюти-фри и садится на автобус, везущий к трапу через заснеженное лётное поле. Тает - и не может растаять.
И лишь когда самолёт, заложив крутой вираж над автострадой, по которой они когда-то ехали в Кёльн, пробивает плотную пелену облаков и в иллюминаторы заглядывает солнце, Арно думает: а может быть, действительно стоило подождать?
И, может быть, ещё стоит?
Квартира кажется пустой и нежилой; шаги отдаются гулким эхом, словно в подземелье, и Валентин сбегает курить на заснеженную улицу. Возвращается. Зачем-то заходит на кухню.
Ну, так и есть: этот раздолбай забыл свою папку с рисунками. На кухонном столе, да. Причём не своём. Самое место для таких вещей.
Он открывает обложку, и, вспорхнув над большими мелованными листами, ему под ноги планирует маленький листик с тремя написанными от руки строчками:
"Marseille 7
Boulevard de la Corderie
45-13".
И на обратной стороне -
"Je t'aime"[3].
Примечания[1] Джон Бонэм - ударник Led Zeppelin. Некоторыми критиками считался/считается самым громким барабанщиком.
[2] Витроль - городок, где расположен аэропорт Марсель-Прованс, в двадцати километрах от собственно Марселя.
[3] "Я тебя люблю" (франц.).
-
-
29.04.2011 в 22:58А вот кажется ли так Валентину, интересно?
Вот мне тоже интересно. после Марселя уже есть надежда, что кажется)))) иначе не поехал бы полгода спустя в незнакомый город и все такое прочее, ну, конечно, не особо на что-то и рассчитывая - это же все-таки Валентин - но где-то глубоко-глубоко в душе все -же надеясь (я знаю)))
-
-
30.04.2011 в 01:06-
-
01.05.2011 в 18:14-
-
01.06.2011 в 13:07подпишусь)
-
-
01.06.2011 в 16:27Продолжения в других постах.