По заявке Рыпа: "Арлетта, маленький Арно. Видеть в сыне мужа". Эээ... простите, Рып. Мне стыдно, но точней не смогла.
271 словоЗа стёклами бушует яблоневая метель; весь стол, стоящий у открытого окна, - в бело-розовых лепестках. "Люблю. Скоро приеду", - читает Арлетта последние строки письма и, словно девчонка, прижимает листок к губам. От собственной глупости становится смешно. Взрослая, солидная дама, как бы уже не бабушка - зная близнецов, ни за что ручаться нельзя, - а ведёт себя как невеста на выданье. Но это прекрасная глупость. Тем более что никто не увидит. - Мама! Мама, смотри! - доносится снизу. Арлетта, стараясь придать своему лицу строгое выражение, выглядывает в окно. Мэтр Дюбуа - старый ментор, учивший премудростям обращения с оружием Лионеля с Эмилем, а теперь приставленный к маленькому Арно, лежит на траве, изо всех сил сдерживая смех, а над ним возвышается "победитель" четырёх бье ростом. - Молодец! Мэтр сдался? - Сдаюсь, - поднимает руки Дюбуа. Малыш уморительно серьёзно отступает на шаг, салютует шпагой - напоминающей настоящую, но лёгкой и совершенно безвредной. Он так похож на отца, что замирает сердце. Как и близнецы, но те поодиночке не ходили, да и Арно-старший тогда чаще бывал дома. В первые годы супружества Арлетта иногда ловила себя на мысли, что завидует покойной графине Савиньяк: бывали моменты, когда, вглядываясь в черты мужа, она отчаянно жалела о невозможности увидеть, каким он был до их встречи. Как он делал первые шаги, как познавал мир и своё место в нём, как из мальчика стал юношей, как пошёл в Лаик, как служил оруженосцем, теньентом, капитаном... Тысяча тысяч драгоценных мгновений... которые она теперь может прожить вместе с сыном. Арлетта смотрит на Арно-младшего и не может оторваться. Кружит яблоневая метель, время истекает секундами, напоёнными нежным ароматом весны. Солнцу ещё несколько часов до вечера. Курьеру, несущему страшную весть, - ещё несколько хорн до замка. Сердцу - несколько жизней до остановки.
По заявке Суэньо: старшие олени, "меня за тебя". Опять же не знаю, не слишком ли сильно уползла в сторону...
269 слов- Думаешь, она не примет меня за тебя? - сквозь зубы цедит Лионель, обнаружив в объятиях брата хорошенькую служанку. Это их любимая игра - с самого детства, с того дня, когда няня вышла на минутку, оставив среди моря солдатиков и деревянных лошадок двух похожих, как две капли воды, мальчиков - в красном и в синем, - а вернувшись, нашла одного в красненькой курточке и синеньких штанишках, а другого - наоборот. И не смогла различить. Позже менторы старались не терять их из виду - во избежание путаницы с проверкой заданий, отец, смеясь, обнимал одновременно обоих, уверяя, что для него нет никакой разницы, поскольку он любит их одинаково сильно, и только Арлетта никогда не ошибалась, несмотря на все попытки сыновей перенять манеры и привычки друг друга. У них всё и всегда было общее, начиная с игрушек и заканчивая первыми настоящими шпагами, и вот брат словно подводит черту под этой "двойной" жизнью, обзаведясь собственной маленькой тайной. - Ли, постой, - Эмиль ловит его у самой двери, решительно преграждая выход из комнаты. - Проверим? Фло, ты как, не против? Флоранс оказывается не против, а позже - так и вполне себе за, выяснив, что четыре руки, пара жадных ртов и всё прочее - тоже в двойном экземпляре - это даже, пожалуй, приятнее, чем всего один парень в постели. И приданого будет в два раза больше... Хотя она бы согласилась и без приданого - уж больно хороши оба молодых хозяина. Утром Эмиль просыпается первым, надевает одежду брата и тихонько пробирается в покои Лионеля. Иногда он сам не совсем точно помнит, как его зовут. Остаётся надеяться на мать, но вдруг и она как-то приняла его за другого? Всего один раз - этого достаточно. Впрочем, так ли это важно, на самом деле?
По заявке Prydderi: Берто/Валле, "На двоих - одно море". Не совсем дословно. И махровый слэшшш.
325 словАльберто всегда считал, что человек, ни разу не плававший по морю... ну не то чтобы ущербный, конечно. В конце концов, за свою пока не такую уж и долгую жизнь ему выпало познакомиться с множеством вполне достойных людей, прекрасно чувствовавших себя вдали от солёных просторов. И всё же что-то с ними было не то. Валентин ни разу не видел моря. Ну, разве только во сне.
- И куда направимся? Север, юг, запад, восток? - Нет, благодарю, севера с меня хватит. - Тогда юг? Кэналлоа, Марикьяра, Фельп с Урготом, Агария, Гайифа? - Гайифа - это звучит заманчиво... - На что вы намекаете, герцог? - Отнюдь не на то, что нам следует направиться в ту сторону.
После второй - послелаикской - встречи с Берто представления Валентина о южанах претерпели некоторые изменения. Раньше ему казалось, что родившихся в прискорбной близости к берегам Померанцевого моря отличает чрезмерная эмоциональность и склонность в вечной битве между силами разума и силами добра принимать сторону последних. Альберто же полагал северян высокомерными занудами. Жизнь показала, что они оба ошибались, преуменьшая недостатки друг друга.
- Маркиз, по-моему, вы пользуетесь тем, что я не могу вызвать вас на дуэль. - Почему не можете? - Учитывая некоторые особенности наших отношений, это будет по меньшей мере пошло. К тому же здесь недостаточно места. Если бы не этот столб с парусами... - Создатель, с кем я связался? Это грот-мачта! - И о... да, знаю, о такелаж, валяющийся тут повсюду, слишком легко споткнуться, а вопросы чести не подобает решать случаю. Предлагаю отложить дуэль до берега. - Если мы до него доплывём...
Альберто никогда не думал, что способен забыть обо всём - об отцовском благословении, о невесте, о блестящем будущем - ради сомнительного счастья засыпать рядом с самым невыносимым человеком в этом мире. Валентин даже в страшном сне не мог представить, как отказывается от всего, что ещё недавно составляло смысл и суть его жизни, чтобы просыпаться на узкой корабельной койке, а иногда и на полу под ней, потому что Берто опять вертелся во сне. Впрочем, не обо всём. И не от всего. Море у них оставалось. Одно - на двоих.
По семейным обстоятельствам вынуждена отбыть на дачу - кормить комаров. Если не съедят полностью, вернусь в сб. А поскольку я ламер, как оттуда выходить в интернет, не знаю. Надо бы уже как-нибудь научиться...
Судя по оэголику, мы с Рыпом - близнецы-братья. Ну, в принципе, я что-то такое давно подозревала. Всем лучи любви!
С некоторым недоумением обнаружила, что в приложении к ЛП отсутствует информация по семейству Салина - от слова "совсем". Люди, а вы где её берёте? Инфу, в смысле? Похоже, мне надо. Prydderi, это ты виновата. Навоскурила тут... А ещё я поняла, что Марикьяра для меня - это южная Италия, побережье Амальфи. Я там не была, но картинок насмотрелась. Повешу-ка и тут, а то чего одной страдать.
Мне, честно говоря, не нравится, что получается. В связи с этим уверенности в том, что оно когда-нибудь будет закончено, ещё меньше, чем обычно. Тем не менее пусть живёт. В общем, название: "Следуя за белым кроликом", сиквел-приквел к "Ангелам и Демонам", современное АУ, Валентин и Арно, насчёт рейтинга пока сама не в курсе рейтинг R.
НачалоС погодой им повезло. По словам Лионеля, в самом конце октября в Париже солнце выглядывает из-за туч не так часто, как хотелось бы, но вчерашний вечер был ясным, да и сегодня утром первые лучи уже почтили своим вниманием сад Пале-Рояль. - И всё же я не понимаю, почему нужно было сбегать, как воры с места преступления, - проворчал Арно, разворачивая пакет с бутербродами. - Можно подумать, Ли - невинная девица, которую услышанное повергнет в страшный шок. К тому же во мне всё-таки теплится слабая надежда, что он вернулся позже. - Позже закрытия метро? - На такси? - Возможно, - Валентину не хотелось спорить. - Но мы же всё равно собирались встать пораньше и погулять по городу. - Кофе-то можно было попить? - Кофе в Париже нужно пить в уличном кафе. С чувством, с толком, с расстановкой, наблюдая за прохожими, читая свежую газету... - Тогда почему мы здесь и пьём это? - Арно закрутил крышку на бутылке "Колы". - Потому что в кафе мы ещё успеем. - Железная логика. - Ты ожидал от меня чего-то другого? - поднял бровь Валентин, дожевав бутерброд и аккуратно сложив пакет. - Странно. - Так забавно наблюдать за тобой после долгого перерыва. Оттаивающая Снежная королева, местами ещё замороженная и держащая нос кверху, а местами уже способная шокировать Ли. Через стенку. - Не напоминай. И да, десять минут назад ты утверждал, что Лионеля невозможно шокировать. Это так, к слову. - Какой же ты зануда, - восхитился Арно. - Кстати, тебя по-прежнему так называют? - Понятия не имею. А что, называли? - Судя по словам Карен... - Ну, если верить словам Карен, а вернее, её междометиям, мне страшно подумать, кто ты такой. - Мы были настолько громкими? Прости. - Ничего страшного. Но благодаря этому эпизоду я прекрасно понимаю, почему твой брат мог быть несколько не в духе сегодня утром, - Валентин встал и протянул руку. - Идём? - Идём, - Арно схватился за предложенную конечность и не преминул воспользоваться случаем: привлёк её обладателя к себе. Затянувшийся поцелуй прервал глухой звук удара и ругательства на французском. Пробегающий мимо адепт здорового образа жизни, видимо, засмотревшись на них, вбежал аккурат в дерево. - По-моему, нам пора, - резюмировал Валентин, мимоходом отметив, что понял почти все слова из употреблённых бегуном: сказывался уже немалый опыт общения с любителем подобных выражений. Сад Пале-Рояль - ну, не то чтобы прямо сад, скорее внутренний двор одноимённого дворца, впрочем, достаточно большой, чтобы вместить в себя пару аллей, пару газонов, фонтан, несколько скульптур и немерено розовых кустов, - в этот ранний час был практически пуст по парижским меркам. Кроме наших героев и незадачливого любителя спорта наслаждались видом увядающих цветов и вдыхали горький запах осени всего несколько человек. Несмотря на громкое название, с королевскими особами дворцу не очень-то везло с самого начала, да и сейчас он не входил в десятку основных достопримечательностей французской столицы. Споры вокруг инсталляций Бюрена, в своё время довольно жаркие, тоже утихли, и теперь по разновысоким полосатым пенькам прыгали дети, которые вырастут и примут Париж таким, какой он есть, целиком - со средневековыми улочками Латинского квартала и Марэ, дворцами и парками времён мушкетёров, османовскими бульварами и Эйфелевой башней, Лез-Алем и Дефансом... Солнце весело сверкало на разноцветных стеклянных шариках, украшавших вход на станцию метро "Пале-Рояль - музей Лувр". - Ты был в Лувре? - спросил Валентин. - Ну ещё бы. С экскурсией от художественной школы, с мамой, с Ли... странно, неужели всего три раза? - Арно таким знакомым жестом взъерошил волосы. - Наверняка больше, только забыл. Но теперь явно придётся освежить впечатления: наш преподаватель по истории искусств - просто зверь. Иногда мне кажется, что юриспруденцию учить было легче. Вот скажи, зачем нужно знать, что там за музыка была у древних греков, если от неё ни одной завалящей мелодии не сохранилось? - Чтобы если вдруг приспичит изобразить Аполлона, ты вложил ему в руки кифару, а не гитару? - Тьфу на тебя. Есть ли в этом мире хоть один вопрос, на который ты не можешь придумать ответ? - Ключевое слово тут "придумать"? - Вот нарисую тебя с кифарой, будешь знать...
* * *
С Карен мы встретились через пару недель после отъезда Арно. Вернее, она меня нашла в университетских коридорах. - Привет. Послушай, та комната ещё не занята? - судя по всему, перспектива общения со мной её не слишком-то радовала, поэтому она сразу взяла быка за рога. Что ж, я тоже не горел желанием разговаривать с ней дольше, чем это было необходимо. - Нет. - Отлично. Один мой знакомый ищет жильё, и я пообещала спросить. Тебе же по-прежнему нужен сосед? Честно говоря, я сам не слишком-то хорошо понимал, почему за две недели не предпринял ровным счётом никаких шагов в этом направлении. Разницы между стоимостью аренды родительской квартиры и боннской, в принципе, хватало - на очень скромное существование. Гипотетический билет в Марсель в понятие очень скромного существования не входил. Но я никак не мог решить, нужно ли мне это. С одной стороны, я успел основательно привыкнуть к одиночеству, сжиться с ним, как шизофреник со второй натурой; с другой - стоило вспомнить тот единственный поцелуй на кухне, и хотелось взвыть от тоски. А не вспоминать не получалось. Стеклянный шар стоял на полке, рисунки - судя по бумажке с адресом, не случайно, а специально оставленные, - висели на стене. Кроме того, были ещё сны... Мы с Карен договорились, что её знакомый придёт в воскресенье, в итоге они пришли вдвоём. Парень оказался на первый взгляд неплохим, комната ему понравилась, цена устроила. Единственное, что немного покоробило: по некоторым словам и жестам можно было понять, что они не просто друзья. Так быстро забыть Арно... Как его вообще можно забыть? Той ночью я долго не мог уснуть, даже докатился до того, что высунулся в окно покурить. Холодный воздух, по идее, прочищает мозги. Где-то я об этом читал. Снег растаял, голые ветви деревьев почти не выделялись на фоне тёмного неба. Отражения фонарей в мокром асфальте были похожи на желток яичницы-глазуньи. Благословенно и одуряюще пахло весной - это в начале февраля-то. И мне вдруг показалось, что Арно никуда не уезжал. Что он сейчас здесь, в двух шагах, спит под толстым тёплым одеялом, и ему нипочём все мои манипуляции с оконными рамами. Иллюзия получилась настолько яркой, что я долго не мог заставить себя обернуться. А когда наконец заставил и обнаружил - сюрприз! - пустую постель, чуть не умер от разочарования. Но, конечно, не умер. Выкурил ещё пару сигарет, закрыл окно и лёг спать. А в понедельник между лекциями поймал Карен. - Прости. Видимо, у меня обострилась социофобия. В общем, я не могу сдать эту комнату. - Понятно, - её взгляд и тон сложно было назвать приветливыми. - Жаль. Впрочем, может, оно и к лучшему. Не придётся ждать, что ты очередного моего парня совратишь. - Что? - слово "совратишь" в приложении ко мне звучало как-то странно. Честно не поняв, что имеется в виду, я попытался собраться с мыслями. Получилось не очень; впрочем, я и из прошедшей лекции по неврологии мало что вынес. В университете было на редкость холодно, я с трудом удерживался от того, чтобы забрать из гардероба куртку, завернуться в неё... ну, и для полного счастья сползти под стол. - Эй, с тобой всё в порядке? - Да, конечно, - я сфокусировал взгляд на лице Карен... и согнулся в приступе кашля. - Вот чёрт. - По-моему, тебе нужно к врачу, - пальцы, прикоснувшиеся к моему лбу, показались ледяными. - Точно нужно. Тридцать девять как минимум. - Это у тебя просто руки холодные. Я редко болею... - Ну, как знаешь. Моё дело - предупредить, - она развернулась и направилась к своей аудитории. В груди рос шершавый и колючий ком; я понимал, что Карен права, но всё же честно отсидел оставшиеся лекции, задыхаясь от попыток не кашлять или хотя бы делать это не слишком громко. А утром не смог встать с постели.
* * *
- Ты правда хочешь в музей? - спросил Арно, когда они вошли во двор Лувра и увидели очередь, огибающую знаменитую стеклянную пирамиду. - Это часа на два. - Да как-то уже не очень. - Я тебе так расскажу. Там есть Ника, Венера и Джоконда. Последнюю, впрочем, почти не разглядеть из-за ограждения и пуленепробиваемого стекла. Тем не менее на её фоне обожают фотографироваться китайские туристы. Ещё там есть очень много картин, скульптур и прочего добра, всё это рассредоточено на трёх этажах, за день всё равно не посмотреть, хоть сотри ноги до задницы. Впрочем, завтра можем попробовать встать пораньше, если прийти до открытия, народу должно быть меньше. По идее. - По-моему, это нереально, - покачал головой Валентин. - Что - чтобы народу было меньше? - Нет. Встать пораньше. - И это я слышу от человека, просыпающегося в семь утра, когда никто не будит! - Между пробуждением и подъёмом есть некая разница. Заключающаяся в том, лежит ли кто-нибудь рядом. Они вышли на набережную Франсуа Миттерана, спустились к самой воде. В туннеле под мостом на ярко-синей пенке сидел бомж и увлечённо читал какую-то книгу, не обращая внимания на происходящее вокруг. Опавшие листья шуршали под ногами. Парижу удивительно шла золотая осень - впрочем, есть ли город, которому она не идёт? Небо казалось очень высоким - настолько, что палевая голубизна не отражалась в серых волнах Сены, только силуэты домов на противоположном берегу всё плыли, плыли на запад... и не могли уплыть. - Знаешь, я, когда ехал в поезде, представлял, как затащу тебя в какое-нибудь безлюдное место, - фыркнул Арно. - А такие здесь есть? - Ну... теоретически есть. Наверное. Если хорошенько поискать. Но сейчас уже вроде как и не хочется. Вроде бы и так хорошо. И это пугает. Нет, понятно, вечером я буду другого мнения, это даже не обсуждается, но вот прямо в эту минуту такое ощущение, что что-то кончилось... - Период подростковой гиперсексуальности? - С тобой невозможно разговаривать. - Возможно. Просто я не понимаю, чего ты боишься, - Валентин вынул сигарету, закурил. - Всё когда-нибудь кончается. - Оптимистично. - Зато правда. - Я боюсь однажды проснуться и не захотеть тебя обнять, - Арно свернул на лестницу, ведущую наверх. - Когда такой момент настанет, это будет уже не страшно. Вдоль парапета ровным рядом выстроились палатки художников, по преимуществу закрытые. Только в самой последней полог был откинут, являя миру десяток картин. Автор обнаружился неподалёку - пожилой месье, высокий, совершенно седой, но державший спину прямо, зарисовывал вид на Новый мост. В его руке вместо ожидаемой кисти было зажато сразу несколько цветных карандашей, которые он виртуозно менял местами по мере надобности. - Ого, - присвистнул Арно, разглядывая выставленную роскошь. - Пожалуй, я был неправ, подумав, что уличная живопись в Париже находится в прискорбном состоянии упадка. Хотелось бы мне научиться так рисовать карандашами. - Хочешь - значит, научишься, - Валентин нашарил тёплые пальцы, легонько сжал. - Хватит хандрить. Какая разница, что будет когда-нибудь потом. Нужно наслаждаться тем, что есть здесь и сейчас. - А я уже и не хандрю. Хорошие чужие рисунки - залог моего хорошего настроения. Пойдём посмотрим, как это он, - Арно потянул его за собой к художнику. Тот на секунду отвлёкся от появляющегося на бумаге моста и - теперь стало видно - человечков, плывущих по реке на кленовых листьях, обернулся, подмигнул и протянул прямоугольник визитки. Валентин машинально взял её свободной рукой и спрятал в карман. - Merci. - De rien[1]. Арно нашёл в себе силы оторваться от захватывающего зрелища и сообразить, что стоять у занятого человека над душой не очень-то хорошо, только минут через десять. Они вышли на тот самый мост и зашагали в сторону Ситэ. - Тебе этот человек не показался каким-то... странным? - Ну, я же смотрел на рисунок, а не на него. А что в нём странного? - Вот я и пытаюсь понять, - Валентин, не удержавшись, обернулся, но художник словно специально спрятался за мольбертом. Впрочем, на таком расстоянии вряд ли что-нибудь удалось бы разглядеть. - Талантливые люди всегда немного странные. Взять, например, меня, - расхохотался Арно и перевесился через парапет моста. - Нет, нет, никто не плывёт, кроме туристов на теплоходе. Обманули!
* * *
Ярко-оранжевые апельсины в белоснежной палате смотрелись сюрреалистично. Я повернул голову. Кашель заворочался где-то ниже горла, но наружу не вырвался. - Не беспокойся, я сейчас уйду, - заявила Карен. - Зачем? - Зачем пришла или зачем уйду? - И то, и другое, - я всё-таки закашлялся. И очень удивился отсутствию кровавых пятен на платке. - Ну, во-первых, каждому человеку кто-то должен приносить апельсины в больницу, чтобы жизнь мёдом не казалась. А мы с тобой теперь почти родственники. Или ты ему так и не дал? - Не дал что? - О боже, - Карен взглянула на потолок. - Я знала, что ты ботаник, но не предполагала, что настолько. Слово "трахаться"-то ты знаешь? - Шли бы вы своей дорогой, фройляйн, - хамить девушкам, конечно, нехорошо, но я по-настоящему разозлился. - Я не собираюсь обсуждать Арно. Ни с кем. - А я и не собиралась обсуждать его. - Кого же? - Тебя. Вернее, нас с тобой. - И что у нас может быть общего? - Сам не догадываешься? - в палату вошла медсестра с ампулой и одноразовым шприцем, и Карен усмехнулась: - Не смущайтесь, ваша светлость, я отвернусь. - Так что же? - спросил я, натянув обратно одеяло. - Хотя бы то, что нас обоих бросили. Возможно, по-разному. Но факт остаётся фактом. - Тебя это до сих пор задевает? Даже при наличии Георга или как там его? - Тебя тоже. Иначе бы ты не вцепился в эту комнату, - девушка встала, деловито накинула на плечо сумочку. - И да, не радуйся раньше времени, я приду ещё. Не зря же искала тебя два дня. Как ни странно, я ждал обещанного визита - и не только потому, что в больнице было адски скучно, а пневмония не спешила сдавать свои позиции. Просто здесь, за километр от дома, ниточка, связывающая меня с Арно, потихоньку начала таять. И я понял, что не хочу этого - настолько не хочу, что готов сделать всё что угодно, только бы этого не случилось. А Карен одним своим присутствием делала её почти физически ощутимой, не позволяя забыть о том, что всё действительно происходило - наяву, не во сне. - Это какой-то мазохизм - мучиться от воспоминаний и не желать от них избавиться, - наверное, я действительно дошёл до ручки, раз разоткровенничался не с кем-нибудь, а с бывшей пассией парня, в которого... ну да, влюбился. Будем называть вещи своими именами. И который ради тебя её бросил. Тоже немаловажная деталь. - Никогда не обдирал в детстве коленку? - поинтересовалась Карен. - Ну, там, упав с велосипеда. Или просто споткнувшись на бегу. Она сидела, обхватив руками одну из своих коленок, обтянутых тёмно-синими джинсами. Насколько я помнил, она всегда носила джинсы и водолазки. Ну, или футболки. Никаких юбок, каблуков и декольте. Впрочем, ей шло. - Кажется, что-то такое было... точно не скажу. - На ссадине нарастает корка, и её очень хочется сковырнуть. Невыносимо хочется, хоть это и больно. Думаю, здесь механизм тот же. Кстати, всё-таки дал или нет? - Это важно? - Разумеется. - Почему? - От этого зависит, кто дурак: он или ты. - Вот так просто? - А ты как думал? Мы, люди, вообще очень простые существа. И если раз за разом сдираем корку, значит, нам это нравится. Мне, например, нравится, поэтому я тут и сижу. - А как же Георг? - Он хороший, - Карен посмотрела в окно. - Настолько, что даже скучно. У него уже готов сценарий на ближайшие двадцать лет как минимум. Где жить, сколько детей завести и всё такое. - Ты против? - Да нет... просто чего-то не хватает. Элемента неожиданности, что ли. - Неожиданности не всегда бывают приятными. - Да в курсе я, - махнула рукой девушка. - И всё равно... Кстати, почему мы вдруг обо мне? - Общаться - это очень легко. Главное - дать собеседнику возможность говорить о себе. - Точно, - усмехнулась Карен. - А знаешь, с тобой весело. Кто бы мог подумать?..
- Уфф, - выдохнул Арно, выползая на свет. - Всё-таки триста восемьдесят семь ступенек - это слишком для моего сидячего образа жизни... - Хороший у вас университет, видимо. У студентов обычно бегущий образ жизни. - Ну, в любом случае не лазающий! Скамейки перед Нотр-Дамом были, разумеется, заняты - такими же бедолагами, свершившими восхождение на башню собора, и они снова свернули к набережной. У южного фасада с местами для "упасть и отдышаться" оказалось полегче. - Надо мне как-нибудь тебя затащить на Кёльнский. Там больше пятиста ступенек. - Нет, спасибо. К тому же химер у вас нет, смотреть наверху не на что. - Ну, почему не на что? Там много автографов посетителей, - Валентин подставил лицо всё ещё тёплым солнечным лучам. - Типа "здесь был Джон из Нью-Йорка". - О том, что большинство населения этой прекрасной планеты не обезображено интеллектом, я и так осведомлён, - фыркнул Арно. - Куда направим свои стопы дальше? - Не знаю. На той стороне вроде бы Латинский квартал? - Он самый. В принципе, можем дойти до Люксембургского сада, там хорошо. По крайней мере было. - Раз хорошо, тогда идём. - Ох, - Арно поднялся со скамейки, обернулся. - Ну, ты как? - Стой. Подмигни. - Что? - Просто подмигни. - Так? - Примерно, - Валентин тоже встал, и они неторопливо направились к очередному за сегодняшний день мосту. - Я понял, почему тот художник показался мне странным. Он похож на тебя. - Это ты на химер насмотрелся? - Ну, на тебя лет через сорок-пятьдесят. У вас нет каких-нибудь родственников в Париже? - Да нет вроде. Дядюшка Гектор в Тулоне... - А по отцу? - Отец родился и вырос в Марселе, бабушка до сих пор живёт на Страсбургском бульваре[2] и никуда оттуда переезжать не собирается, несмотря на количество иммигрантов. Экскаватором не сдвинешь. Так что, по-моему, у тебя глюки. - Может быть, - Валентин вынул из кармана визитку. - Что там? - Просто адрес. Улица Мадам... какой мадам? Дом четырнадцать. Ни имени, ничего. - Наверное, какая-нибудь галерея, - предположил Арно. - Я бы, кстати, зашёл. Вдруг там тусовка престарелых гениев окопалась? Сидят себе на улице Мадам, рисуют помаленьку, к деньгам и славе не рвутся, а Сотбис по ним плачет горючими слезами... - Так давай зайдём. Где это находится? - Карта же у тебя. Ты что, думаешь, я знаю все парижские улицы? Пятачок цвета старого золота - сквер Вивиани - отгородил их от ветра с реки, и Валентин развернул видавшую виды карту, заботливо выданную Лионелем. - Ага, вот она, - несмотря на заявленное незнание парижских улиц, Арно сориентировался в их хитросплетениях быстрее. - Как раз сразу за Люксембургским садом. Удачно. - Ну, тогда веди. Они обогнули готическую церковь Сен-Жюльен-ле-Повр, прошли мимо музея средневековья, действительно похожего на средневековый замок, и монументального здания Сорбонны, тротуар вокруг которого облепили припаркованные велосипеды и мопеды. Учебный день был в разгаре. - А ведь я мог бы здесь учиться, - хмыкнул Арно. - Ли предлагал пожить у него. Зубрил бы юридические термины и знать не знал обо всяких там художествах. - Не жалеешь? - О том, что так и не присоединился к армии посредственных законников? Ничуть. К тому же тогда бы мы не встретились. Калитка в Люксембургский сад нашлась за маленькой площадью с соответствующего размера фонтаном. Валентин поднял с земли разлапистый каштановый лист, не изменивший цвет полностью, а словно бы опалённый по краям. Ярким пламенем соседнего клёна? В саду действительно было хорошо. Вместо скамеек на аллеях характерно подстриженного регулярного парка в изрядном количестве и полном беспорядке стояли стулья, что делало довольно пафосное место уютным, чуть ли не домашним. Арно бесцеремонно сдвинул два свободных стула так, чтобы сесть лицом друг к другу. - И как тебе Париж? - Честно говоря, пока не понимаю. Такое ощущение, что смотришь картинки. Красивые, но... - Не истории? - Ага. Наверное, здесь нужно пожить, чтобы проникнуться. - Иногда и это не помогает. - Может быть, мы просто настроены на другую волну, - вокруг было слишком много народу, чтобы сделать хоть что-то из того, что хотелось, и Валентин во избежание соблазна откинулся на спинку стула. Плеча коснулась тонкая колючая ветка. Париж пах увядшими розами.
* * *
Количество пропущенных лекций и, соответственно, материала, который нужно было освоить самостоятельно, ужасало. Оторвался от учебников я только через несколько дней, поняв, что нужно сделать перерыв, иначе всё прочитанное смешается в голове в несъедобную кашу. К тому же апельсины требовали отмщения. - В принципе, мы можем сходить в кино, - подумав, сказала Карен. - Сто лет там не была. - Я тоже. Так что совершенно не разбираюсь в текущем репертуаре. - Посмотрим на афиши, какая больше понравится, на тот фильм и пойдём. Так мы попали на "Алису в стране чудес". Конечно, к кэрролловской сказке увиденное имело весьма приблизительное отношение; чтобы это понять, моих воспоминаний о первоисточнике хватило, чтобы возмутиться несоответствием - уже нет. А вот у Карен хватило и на то, и на другое. - Не волшебная страна, а подростковое фэнтези какое-то, прости господи, - фыркнула она, когда мы приземлились в кафе на Штоккенштрассе, где наливали вкусный и дешёвый глювайн. Днём была уже настоящая весна, того и гляди, полезут крокусы, а к вечеру снова похолодало. - А подростковое фэнтези - оно не о волшебных странах? - Оно как бы о подростках. Ужасный период в жизни, на самом деле: с одной стороны, хочется большого, чистого и пафосного, а с другой - растущий организм... да что я говорю, ты сам наверняка лучше знаешь. У вас, мужиков, это проходит ещё тяжелее. - В смысле? Карен посмотрела на меня, как Алиса на Мартовского зайца. - Ну, сексуальность просыпается и всё такое. А что с ней делать, пока непонятно. Вот и воспринимается как некая противоположность большому и чистому. Ничего, что я с тобой об этом? - Ничего, - я отставил в сторону пустой стакан. - Наоборот, интересно. - Интересно? - Ну да. У меня такого не было. - Чего "такого"? - Не просыпалось никакой сексуальности. Видимо, я сказал что-то не то, потому что и без того немаленькие глаза Карен ещё увеличились в размерах. - Тогда или вообще? - Можно считать, что вообще. Мы заказали ещё глювайна, по отдельности - перед кино я был в уведомительном порядке извещён о том, что в связи с особенностями наших отношений каждый платит за себя, и не смог возразить. - Ты это серьёзно или меня разыгрываешь? - Серьёзно. С ней было удивительно легко говорить о таких вещах. Легче, чем с Арно - не мешало подсознательное желание показать себя с лучшей стороны. Или хотя бы не с худшей. - Обалдеть, - Карен неверяще помотала головой. - Сколько тебе лет? - Двадцать. - Двадцатилетний девственник - это нереально. По крайней мере в Германии. - Значит, меня нет, и ты разговариваешь сама с собой. - Обалдеть, - повторила она и залпом допила свой глювайн. - Значит, у вас так ничего и не было... Бедняга Арно. Знаешь что, пока я нетрезва и не отвечаю за свои действия, могу предложить пойти ко мне. Или нет, не надо, наутро об этом будет знать весь кампус. Лучше к тебе. И не пытайся заморозить меня взглядом, я в некотором роде не свободна и на твою драгоценную постель не покушаюсь. Я согласился - скорее из любопытства, нежели из действительного интереса. И только уже открывая дверь, понял, что Карен будет первым человеком, переступившим порог этой комнаты. - Похоже на гостиничный номер, - заценила она. - Если бы не рисунки. Ей явно хотелось посмотреть на упомянутые рисунки, и я ушёл на кухню ставить чай. За окном негромко шуршали шины проезжающих мимо автомобилей, шум закипающего чайника потихоньку заглушал их, пока не заглушил совсем. Как и звук шагов. - Снимай рубашку, - скомандовала Карен, когда кнопка щёлкнула, отключаясь. Я пожал плечами, расстёгивая пуговицы. - Чёрт, и почему самые красивые парни предпочитают друг друга? - А почему самые красивые девушки позволяют решать за себя, где жить и сколько детей завести? - Заткнись, - тонкие пальчики легли мне на губы. - И закрой глаза. Вдобавок к этому она выключила свет. От стекла веяло холодом, от ладоней, скользящих по коже, - теплом, я не понимал, что происходит и зачем, но ощущения неправильности не возникало; мы со всей очевидностью не хотели друг друга, и тем не менее были рядом. Но - не вместе.
В четырнадцатом доме по улице Мадам никакой галереи не обнаружилось. Обычный жилой дом с домофоном на двери. Вывесок или указателей тоже не было. - Может быть, в подворотне? - предположил Арно. Подворотня привела их во внутренний двор, где располагалось кафе - несколько столиков в обрамлении столбов и перекрытий, оплетённых вьющимися розами. И, как ни странно, вполне себе цветущими - это в конце октября-то. Их запах забивал аромат кофе и какой-то выпечки - настолько аппетитный, что желудок сразу же сигнализировал: мол, той утренней пары бутербродов уже давно нет, да и, в сущности, не было. - Может, здесь и пообедаем? - предложил Валентин. - Раз уж пришли. - Можно и здесь, - Арно плюхнулся в плетёное кресло. - Видимо, художник перепутал и дал нам не ту визитку. Подошла официантка и принесла меню, целую горку греющих свечей и два пледа. В последних надобности пока не было - размер дворика позволял предположить, что солнце сюда редко заглядывает даже летом, но и ветер оставался снаружи, за стенами окружающих домов. - Le lapin blanc, - прочитал Валентин на обложке меню. - Ну, blanc - это понятно, "белый", а le lapin что такое? - Кролик. Белый кролик. Кстати, с произношением у тебя уже не так плохо. И вообще прогресс налицо. - Какой может быть прогресс при одном занятии в неделю? - И тем не менее он есть. Я, правда, не очень хорошо понимаю, зачем тебе это надо. Для путешествий по Европе английского вполне достаточно, а при твоей загрузке языковые курсы - уже лишнее. - Я вполне в состоянии организовать своё время так, чтобы его хватало на всё, - Валентин собрался с мыслями и выдал официантке: - Le plat du jour, s'il vous plaît. Et les cafés. - Et moi[3], - согласился Арно. - Рискнём. Ты ешь улиток? - Не знаю, не пробовал. А ты? - Ем, но не люблю. Ли, правда, утверждает, что я ничего не понимаю в высокой кухне и что улитки, мясо в луже крови и прочие мидии - это офигеть как вкусно, но что-то мне так не кажется... Проверить им не удалось - "блюдо дня" оказалось вполне приличной курицей с картошкой и холмиком салата, так что тарелки опустели очень быстро. Кофе, конечно же, подали в крохотных чашечках, что исторгло горестный вздох из груди француза. Зато прилагавшиеся ещё теплые печеньица были размером в полблюдца. Валентин раскусил своё и обнаружил внутри бумажку. - О, с предсказаниями! - оживился Арно. - Ну-ка, посмотрим, что пишут...
"Am 24. Dezember Deutschland, Bonn Markusstraße, 64-4".
- Это какая-то дурацкая шутка? - Дай сюда, - Валентин сверил две "начинки". Они были абсолютно одинаковыми. - Откуда они знают твой адрес? - Ты это у меня спрашиваешь? - Я задаю вопрос в пространство. Белому кролику. - Белому кролику не нужно задавать вопросов. За ним нужно следовать. Я, кстати, действительно хотел предложить в следующий раз поехать ко мне. Всё-таки Рождество лучше всего встречать в Германии. - Ммм. В принципе, мне нравится эта мысль, - Арно допил свой кофе и облизнулся. - И всё-таки хотелось бы понять, что за чертовщина тут творится. - Зачем? - А тебе кажется, что ничего странного не происходит? - По сравнению с тем, что мы с тобой вообще встретились? Нет, - Валентин щёлкнул зажигалкой, и официантка с пепельницей словно материализовалась из воздуха. - Ещё по кофе? - Да, пожалуй. Encore deux cafés, s'il vous plaît[4]. Интересно, что ещё нам предскажут. А что странного в том, что мы встретились? - Мне кажется немножко нелогичным, что ты решил поступать в Бонн. А не, допустим, в Гейдельберг, который считается лучшим в Европе по праву. Если уж ехать за тридевять земель, то ради чего-то действительно стоящего. - Сдаюсь, - Арно поднял руки вверх. - Я действительно не могу объяснить, почему именно Бонн. Чем-то понравился, наверное. Только чем, я уже не помню. О, а вот и печеньки. На этот раз печенье было без сюрпризов. То есть вообще пустое. - À une personne - une prédiction, - пояснила официантка, подошедшая за деньгами. - Одному человеку - одно предсказание? - уточнил Валентин. - Ага. Сурово тут у них, - Арно поднялся. - В принципе, мы сейчас можем прогуляться в сторону Сен-Жермен-де-Пре. Или Монпарнаса. Выбирай.
* * *
...Поцелуй из нежного и почти целомудренного стал жадным и требовательным; пальцы ловили дрожь нетерпения, и она передавалась мне - через руки, через губы, через соприкасающиеся колени. Ладонь Арно нырнула за пояс джинсов, и стало всё равно, где и когда. Хотя бы даже здесь, на кухне, на полу, среди посуды и осколков. Хотелось ответить тем же, но отчего-то не было сил - кровь океанским прибоем шумела в ушах, гася посторонние звуки, хотя казалось, что вся она - там, внизу, где так остро, и горячо, и сладко. Арно сжал руку... И я проснулся от собственного крика. Под холодный душ вставать было явно поздно, под тёплый - необходимо. Часы показывали без пяти семь, давая возможность несколько минут полежать и прийти в себя. Спасибо, Карен. "Сексуальность просыпается и всё такое. А что с ней делать, пока непонятно". Зарплата должна упасть на карточку сегодня, но вряд ли это случится рано утром. А значит, билет я смогу купить только вечером. Или завтра - какая разница, если выбраться всё равно получится не раньше июня... Между второй и третьей лекциями в расписании значился получасовой перерыв, и я направился в кафе. Народу было немного: в связи с наступившей весной большая часть студентов предпочла расположиться на ланч на скамейках или просто на травке зелёной Университет маркт. Что ж, тем лучше, никто не помешает зайти в интернет-банк и проверить баланс. Только я успел об этом подумать, как солнечные лучи заслонила тень, и на стул напротив плюхнулся Георг. - Послушай... нам надо поговорить. - Я весь внимание. - Какие у вас отношения с Карен? Что ж, этого следовало ожидать. - А что говорит она сама? - Что мне не о чем беспокоиться. Но я видел, как она выходила из твоего дома. В субботу утром. - Ты за ней следил? - А что мне оставалось делать? - в чёрных - как у Арно - глазах горели нехорошие огоньки. - Моя девушка не ночует в кампусе, а я должен на это спокойно смотреть? - То есть своей девушке ты не веришь, но поверишь мне? Может быть, в нормальном состоянии Георг бы задумался и осознал нелогичность своих претензий, но, похоже, он пришёл сюда не с этой целью. Я не ждал, что он полезет в драку, по крайней мере прямо здесь, поэтому отклониться успел не полностью, и удар пришёлся по губам. Зазвенела, рассыпаясь на осколки, чашка, оставившая за собой кофейный след на столе и на полу, и я мимоходом порадовался, что не успел достать нетбук. Не факт, что его ждала бы лучшая участь. Георга уже окружили аж двое студентов; впрочем, он не делал попыток повторить и закрепить успех. - У тебя кровь, держи платок. - Благодарю. Платок у меня, разумеется, был свой, но отказаться значило бы обидеть человека, предложившего помощь из самых лучших побуждений. На белой ткани действительно расцвели алые пятна. Нужно будет не забыть постирать и вернуть... - Ты дурак, - говорить было больно, но я не мог не оставить за собой последнее слово. - Искренне надеюсь, что Карен найдёт себе парня, дружащего с головой. - Имеешь в виду себя? - Отнюдь, - я развернулся и вышел из кафе. Сцена вышла идиотская, на самом деле. Тем более что я не был на сто процентов уверен в собственной правоте. Нет, мы всегда останавливались за шаг до того, что, хотя бы и с большой натяжкой, можно было назвать сексом. Вернее, Карен останавливалась: прикоснуться к себе она так и не позволила. Сказала: "Незачем", и я больше не пытался. Но как это могло выглядеть со стороны? Она ждала меня у дверей аудитории после последней лекции. - Я его послала. - Я рад, правда. Это не то, что тебе нужно. И не потому что он дал мне по морде, а потому что он за тобой следил. - Я поняла, - похоже, слух о недодраке в кафе разнёсся по всему университету: нам вслед оборачивались. - Не везёт мне с мужиками. - Когда-нибудь повезёт. - Думаешь? - Уверен.
Когда они вернулись в дом на склоне Монмартра, Лионель уже собирался на работу; строгая чёрная с золотом форма пилота шла ему необыкновенно, и Валентин в очередной раз подумал, что природа создавала всех троих братьев в приступе вдохновения. Как ни странно, несмотря на то что близнецами были старшие, сходство между Эмилем и Арно, на первый взгляд не столь очевидное, по мере знакомства становилось заметнее - в мимике, в жестах, в почти вызывающей открытости миру. Лионель казался расчётливей, сдержанней... ну, и ехидней, не без того. - Еда в холодильнике, баром можете пользоваться, но не увлекайтесь, - коротко и чётко распорядился он по-английски. - И, да, ne cassez pas le lit. - Что? - переспросил Валентин, когда дверь за хозяином захлопнулась. - Кровать попросил не ломать, - хихикнул Арно. - Ладно, пойдём, посмотрим, что там, в холодильнике. Выложив на сковородку мясо с овощами и убавив огонь до предела, он вернулся в гостиную и открыл дверцу бара. - Было бы чем увлекаться, сплошные ликёры... Кстати, сам Ли их не пьёт, что наводит на мысли. - А ты думал, он склонен к монашескому образу жизни? - По крайней мере он ничего рассказывал про своих дам. Ага, что-то бразильское, причём уже открытое, - Арно достал бутылку, отхлебнул прямо из горлышка, вытаращил глаза, обнял Валентина за шею и прижался к губам. Тот чуть не закашлялся, но всё же проглотил нечто огненно-горько-карамельное. - Ром? - руки словно сами собой скользнули по жёсткой ткани, сжали ягодицы. - Похоже на то. Ммм, - чуть прогнувшись назад, Арно нарочито медленно облизнулся и одну за другой расстегнул пуговицы на своей рубашке, потом, глядя в глаза, потянул вниз язычок молнии. Воздух стал густым и горячим, зазвенел натянутой струной. Валентин наклонился, провёл языком по подставленному горлу, там, где над воротником бился пульс, жадно целуя шею, плечо, ключицы - всё, до чего дотягивался, заодно помогая любовнику избавиться от нижней части гардероба. - Кровать? - Далеко. Подоконник. Он как раз подходящей высоты... За окном вечерними огнями сиял Париж, оставаясь "вещью в себе", одновременно хозяином и заложником собственного мифа. Арно упёрся затылком в центральную раму, рубашка съехала и висела на локтях. - Ну? - Сейчас, - Валентин, словно исполняя ритуал, прикоснулся губами к осьминожку, раскинувшему щупальца по подрагивающему от напряжения животу. Со своим телом справиться легко, а вот что делать с нежностью, от которой перехватывает дыхание? - Издеваешься? - Конечно. - Прекрати немедленно и займись делом. Кто бы был против? Арно громко застонал, кусая губы и выгибаясь навстречу, почти сползая с подоконника; пришлось притиснуть его обратно, входя до конца. - Мы так упадём. Или разобьём стекло. - Плевать. Про стёкла нам никаких указаний не оставили, только про кровать. - Не смеши меня... - прошептал Валентин, пытаясь понять, что делать дальше. То есть что делать, было ясно. Неясно - как. - Какой уж тут смех, седьмой этаж... Ну давай, я вообще-то держусь. Двинуться - чуть-чуть, аккуратно, на пробу... вроде бы можно. Если осторожно. Главное - не представлять, что будет, когда Арно забудет обо всём и разожмёт пальцы, намертво вцепившиеся в гладкий край. Или просто соскользнёт ладонь... - Эй, мы трахаться сегодня будем? - шальной взгляд из-под полуопущенных золотистых ресниц обжёг, отключив не только мысли, но и чувства - все, кроме невыносимого желания, наконец захватившего власть и не собирающегося ни с кем и ни с чем ею делиться. Пришли в себя они всё равно на полу, не очень понимая, как там оказались. Ощущения вернулись на место не сразу - и одним из первых проснулось обоняние. - Чёрт, сковородка... - прошипел Арно, тряся затёкшими руками. Спасать гипотетический ужин было поздно, впрочем, как и посуду, его содержавшую. Валентин открыл окно, выпуская дым в тёмное небо, и решил, что одна сигарета ситуацию уже не ухудшит. Некуда. Сладкая слабость во всём теле таяла. Отчего-то хотелось рассмеяться - беспричинно, просто так. Снизу доносились звуки легкомысленной французской песенки; судя по нескольким разбираемым словам, что-то про мимолётность любви. "Ну, это мы ещё посмотрим", - весело подумал он. - Ужинать придётся бутербродами, - Арно вылез из холодильника. - Не заниматься же готовкой на ночь глядя. - Вот и отлично. ...Утром, выходя из дома на очередную прогулку по Парижу, Валентин сунул руку в карман. Визитка не потерялась... если это, конечно, была она. Потому как вместо вчерашнего адреса - Мадам, 14 - на прямоугольном кусочке картона чернела новая надпись: улица Шарантон, 26. Арно он ничего не сказал.
* * *
Если верить географическим справочникам, Париж южнее Бонна всего на два градуса. Обычно я доверял подобной информации, но этой осенью получалось не очень: выехав на скоростном поезде с Северного вокзала, все три часа пути я наблюдал, как за окном обнажались деревья и сгущались тучи. Осень заканчивалась... Впрочем, через несколько дней снова развиднелось. Мне, правда, было немного не до того: учёба и работа - ещё весной я устроился на полставки в ту самую больницу, в которой валялся с пневмонией; платили не так чтобы очень, зато относительно свободный график позволял многое, - сжирали всё время без остатка. Дошло до того, что за неделю я так и не позвонил Карен, хотя пару раз мы виделись в университете, но мельком - то она куда-то бежала, то я. Поэтому когда в один сонный вечер, вернувшись с работы и успев только поесть, я услышал звонок в дверь и, открыв, обнаружил на пороге внезапную гостью, обрадовался так, что даже разлепил закрывающиеся глаза. - Привет, - извиняющимся тоном сказала она. - Проходила мимо, заметила свет в окне... - И очень хорошо, что заметила. Тебя кормить? - Нет, спасибо, я только что из очень гостеприимного места. - Очередной парень? - я повесил на вешалку влажный плащ. - На улице что, дождь? - Так, капает что-то, - Карен вынула из сумки две банки "Пауланера". - Если ты хочешь напиться, этого не хватит, а у меня, как назло, ничего нет. - Я знаю, что у тебя никогда нет ничего алкогольного. Но я хочу просто поплакаться в жилетку. Если ты, конечно, не против. - Моя несуществующая жилетка всегда в твоём распоряжении. Что-то случилось или так, за жизнь? - поинтересовался я, разливая пиво. - Так, за жизнь, - она свернулась калачиком в кресле. - Вроде бы, если посмотреть со стороны, всё в порядке, а на самом деле - не то и не так. - Прямо всё? - Ага. - Осенняя депрессия? - Может быть, и она. Хотя вряд ли. Клинических симптомов не обнаруживается, а жаль. Было бы понятней. Как Арно? - Как обычно. Учится, рисует... - Повезло ему, - Карен зевнула; похоже, за день она тоже умоталась. - Мне давно кажется, что я пошла не на тот факультет, но какой "тот", не могу понять. - Слушай, пока мы оба не заснули, - вспомнил я, - хочу пригласить тебя в одно кафе. - Прямо сейчас? - Конечно, нет. В выходные. Допустим, в субботу. Сможешь? - Постараюсь... Разговор долго не продлился - допив пиво, мы расползлись по постелям. Кажется, дверь в бывшую комнату Арно Карен отыскала наощупь. Впрочем, я был не лучше, но всё же нашёл в себе силы найти пресловутую визитку. С момента моего возвращения домой она послушно показывала боннские адреса. И это даже не удивляло. Как и по-прежнему цветущие розы - в ноябре, во дворике по улице Генриха Гейне. Le lapin blanc на обложке меню стал честным Das weiße Kaninchen, официантка, впрочем, осталась та же - рыжая и кудрявая. - Белый кролик, - фыркнула Карен. - Какая прелесть. Знаешь, в детстве это была моя любимая книжка. И я страшно злилась на Алису, когда она вернулась в наш мир. И чего в Стране чудес-то не сиделось? - Значит, я угадал, - знать бы только, к чему это приведёт. Или лучше не знать? Правильнее - не знать. "Я рассказываю каждому только его историю", - фраза из ещё одной сказки всплыла в голове, когда на столе появились две маленькие белые чашки с кофе. Карен сразу же плюхнула в свою шарик мороженого. - Знаю, я извращенка, - фыркнула она, пробуя это безобразие, и надкусила печенье. - Хотя на самом деле извращенцы - те, кто придумывают эти дурацкие правила про то, как надо пить кофе... Развернув бумажку с предсказанием, она замолчала, вчитываясь. Потом, судя по всему, перечитала ещё раз. Почувствовав себя лишним, я подложил деньги под блюдце и встал. Демарш прошёл незамеченным. Отсюда до дома пешком было минут сорок, и я решил прогуляться. Примерно на полпути, на мосту Кеннеди, телефон запищал, сообщая о пришедшей эсэмэске. "Купил билет на 24 декабря, - писал Арно. - Начинаю считать дни".
* * *
Карен я больше не видел. Её исчезновение никого не удивило и не поразило, хотя я ждал чуть ли не общения с полицией. Но обошлось. Визитка тоже куда-то делась - то ли выпала из кармана, когда я, стоя на мосту, набирал ответ, то ли, выполнив свою задачу, попросту растворилась в воздухе. Впрочем, я не жалел. У каждого своя Страна чудес.
[1] - Спасибо. - Не за что. (франц.) [2] - улица на севере Марселя, там, где сейчас фактически арабские кварталы. [3] - Блюдо дня, пожалуйста. И кофе. - И мне. (франц.) [4] - Ещё два кофе, пожалуйста. (франц.)
Кошмар какой-то с дайриками творится. Мало того, что аватарки кажет чужие, так ещё и заставочная фотография и куча комментов куда-то пропали. И хрен-то с ней, с фотографией, но комменты! Верните мне мои комменты!
Насмотрелась на чужие дизайны и тоже что-то, хм, надизайнерила. Абстрактно морское. Все фотографии - собственные, марсельские, ага. На аватарке в ходе обработки вылезли дикие хроматические аберрации, но если не знать, что это такое, то и ничего вроде. Зато фон - ноль процентов фотошопа, натуральный цвет моря с борта катера.
На даче воздух, конечно, есть. Но сотня комаров на кубометр этого самого воздуха - всё-таки многовато. Сбежала - а тут дайрики отключают. Нет щастья в жизни.
"Ты говорил - на смерть и солнце не смотри в упор..." Лора Бочарова
Валентин просыпается рано - он слишком давно приучил себя открывать глаза за пять минут до звонка будильника, и не неделе каникул перебить многолетнюю привычку. Это хорошо. Это очень даже хорошо, потому что в присутствии бодрствующего любовника он не смог бы сделать то, что собирался. Он тихонько выскальзывает из постели, действительно словно морская тварь, как его обозвал Арно. Арно, Арно, Арно... Мир обрёл центр и смысл, конец и начало, магнитный полюс - куда ни отправься, стрелка его личного компаса всё равно будет указывать на то место, где сейчас находится этот невозможный мальчишка. Который, конечно же, почти сбросил одеяло во сне - по крайней мере, свежевытатуированный осьминожек, обвивший одно из щупалец вокруг пупка, прекрасно виден. Как боящийся щекотки человек смог выдержать эту пытку, одному богу известно. Дурную услугу оказало полное профанство их обоих в вопросе татуировок вообще и подробностей их нанесения в частности. А когда Арно понял, как это - иголки в животе, - было уже поздно. Оставалось держать его за руку и удивляться разнообразию ненормативной лексики на трёх языках - когда французские ругательства закончились, настал черёд немецких, потом английских... Под конец процедуры длинноволосый, расписной с ног до головы мастер смотрел на клиента с нескрываемым уважением. Видимо, узнал несколько новых слов. Зато место, где появился рисунок, и на пару сантиметров вокруг стало очень чувствительным. Особенно если провести языком... Валентин достаёт нетбук и решительно уходит на кухню - во избежание соблазна претворения мыслей в реальность. Которое, разумеется, кончится понятно чем, Арно проснётся, и прости-прощай все благие намерения. На задуманную дату рейсов не оказывается - или днём раньше, или двумя днями позже, и он малодушно выбирает вариант "двумя днями позже". Мучительно медленно вводит свои данные, затем - номер карточки. Проверяет электронную почту: всё в порядке, билет пришёл, можно выдохнуть и расслабиться. И начать считать часы до. - Доброе утро, - Арлетта, зевнув и чуть не налетев на угол стола, направляется прямиком к кофеварке. - Вы ещё не пили кофе? Сделать? - Доброе утро. Да, спасибо, если вам не трудно. - Абсолютно не трудно. Сколько ложек? - Две. Выключив и закрыв нетбук, Валентин отодвигает его в сторону. Прятать поздно, мать Арно наверняка уже заметила и обо всём догадалась. Она вообще догадывалась... о многом. О слишком многом. Издержки профессии? - Когда вы улетаете? - ну конечно. - Через девять дней. - Много заданий на лето? - Много. И Арно нужно подготовиться. - Вы думаете, у него талант? - Безусловно. А вы? - Талантливым людям... непросто жить, - Арлетта смотрит в окно. - Но, боюсь, выбора уже нет. Я знаю, вы курите. Можете курить здесь. Я люблю запах хорошего табака. - Спасибо, - Валентин всё же открывает окно, и в кухню вползает городской шум, неизбывный даже воскресным утром. Порт отсюда не виден - бухту загораживают соседние дома, но крики чаек и запах моря не позволяют забыть о том, что он совсем рядом. Запах моря, кофе, сигарета. Дрыхнущий в комнате Арно. Как мало нужно для счастья - здесь и сейчас. И как это много, если задуматься... - Я знаю, что у вас никого нет. Если хотите, оставайтесь. Арлетта говорит по-английски примерно так же, как он, - довольно медленно, вспоминая подходящие слова, но Валентин сразу понимает, что она имеет в виду. "Оставайтесь" - не ещё на неделю, хотя он и так, пожалуй, загостился, - а... - Зачем это вам? - Вы хорошо влияете на моего... - женщина, нахмурившись, щёлкает пальцами, - polisson[1]. Не знаю, как это перевести. Несносного ребёнка? Да уж, хорошо... Видела бы она, что Арно нарисовал за эти дни. Такое если показывать кому-то, то только под грифом "детям до 16 просмотр запрещён". Одно радует - ни на одном из изображений нет лица, так что натурщика никто посторонний не узнает. Сигарета заканчивается, искушение - нет. Он сам уже не раз думал об этом, но, конечно, не в контексте "поселиться прямо здесь": родительскую квартиру вполне можно обменять на один из тех домиков с красно-оранжевыми крышами, выучить французский, будучи в языковой среде, - не проблема, а уж чем заработать на жизнь, он придумает... - Нет. Благодарю вас за щедрое предложение, но я не могу остаться. - Я так и думала. Но попробовать была должна. - Есть вещи важнее... чувств. Любых. - Не оправдывайся, - Арно появляется бесшумно - или его шаги просто заглушили звуки, доносящихся из открытого окна? - Всё правильно. Он мрачный и невыспавшийся, и какого чёрта встал? - Ещё по кофе? Теперь на троих и уже с бутербродами? - предлагает Арлетта.
На улице не так жарко, как вчера, - наконец-то подул хоть какой-то ветер. В тени так и вовсе, можно сказать, прохладно, почти что немецкое лето. - Это и есть ваш знаменитый мистраль? - интересуется Валентин. - Нет, ты что. Мистраль сильнее. И он северный, - Арно поворачивается, ловя направление, - а эта фигня откуда-то с востока. И хорошо. - Чем? - Мистраль уносит тёплую, прогревшуюся воду на юг. Не знаю, как ты, а я не фанат ледяного моря. - Средиземное море бывает ледяным? Летом? - Ещё как бывает. Плюс пятнадцать в прибрежной полосе. Нет, купаться можно, но удовольствие вряд ли получишь. Хотя ты, может, и получишь... - Не знаю, чтобы точно сказать, нужно попробовать. Арно, что происходит? - Где? - С тобой. Сегодня. Только не говори, что это из-за того, что я уеду. Ты об этом знал с самого начала. - Да нет, конечно. Просто снился какой-то бред, вот и проснулся рано. Досплю на пляже, пока ты плещешься, и снова буду оптимистичен и благодушен. Врёт? Или нет? Пойди разбери. Валентин слишком мало общался с сокурсниками - и желания особого не было, да и не умел он быть "душой компании": после всего пережитого им ровесники казались безнадёжными детьми. И это фактическое отсутствие опыта даже не то чтобы близких, а хоть каких-то отношений приводило к тому, что иногда он просто не понимал Арно. Или понимал неправильно. Тогда, зимой, уже осознав, что этот мальчик значит для него гораздо больше, нежели случайный сосед, он никак не мог поверить признанию в любви, сделанному, вроде бы, прямым текстом. И только обнаружив рисунки и оставленный адрес, подумал: а может, и правда. И вот сейчас... - Куда плывём? - Не знаю, - Валентин забирается в лодку и наблюдает за тем, как Арно, в кои-то веки облачившийся в футболку по размеру, перегнувшись через спинку, что-то ищет на заднем сиденье. Картина открывается... вдохновляющая. Даже более чем. - Может быть, места, где в воскресенье есть шанс обойтись без зрителей, всё же существуют в природе? - Если только на совсем крохотных островках... я, правда, не уверен, что там получится пришвартоваться. Но, в принципе, можем поискать. - Смотря сколько времени займёт поиск. - К берегам Африки не поплывём, даже не уговаривай, - катер наконец-то заводится и, ловко разминувшись с возвращающейся на стоянку яхтой, выходит в акваторию порта. - Хотя у меня есть идея лучше. Если я, конечно, правильно тебя понял. - Что за идея? - Увидишь, - Арно в своём репертуаре, но настроение у него повышается на глазах, и то хорошо. Море прекрасно - как всегда. Особенно когда они оставляют далеко позади тех любителей водных прогулок, что предпочитают держаться в виду берега. Впереди - до самого горизонта - расстилается сверкающая гладь, сегодня - ярко-синяя, удивительно глубокого оттенка. - Хватит, - мотор затихает, повинуясь выключателю. - Давно мечтал трахнуться в открытом море. - Не опрокинемся? - спрашивает Валентин, поворачиваясь. Места немного; впрочем, со стороны водителя его ещё меньше, и тому приходится вылезать из-за штурвала. - А мы аккуратно... Вопреки словам, поцелуй жаден и нетерпелив. И опять эти проклятые футболки - ну почему никто не придумал удобную летнюю одежду, застёгивающуюся на пуговицы? А ещё лучше - на молнию. Арно шумно втягивает воздух через сжатые зубы, осьминожек под языком кажется немного шершавым. Живым.
- Вот это? - Хорошо. Ce dessin, s'il vous plait[2], - обращается он к татуировщику и ложится на кушетку. - Что, даже не посмотришь? - Зачем? Пусть будет сюрпризом...
- В кармане. - Ага, - добраться до кармана спущенных штанов не так легко, особенно в условиях дефицита свободного пространства, и Валентин закономерно стукается лбом об коленку Арно, но всё же достаёт тюбик. - Может быть, на заднее сиденье? - Давай. Садись посередине, чтобы действительно не опрокинуться. Пробраться в узкую щель между передними сиденьями при том, что судёнышко не закреплено вообще никак и качается, тоже не слишком просто, к тому же место занято тросами, просоленными и негнущимися. - Да сбрось ты их на пол... Последовав собственному совету, только в отношении штанов, вернее, практически выступив из них, Арно перелезает следом. И устраивается на бёдрах, и снова целует - почти отчаянно, почти зло. - Как меня только угораздило... с тобой связаться... - он закусывает губу, медленно опускаясь вниз, и сжимая пальцы на плечах так, что наверняка останутся синяки. Нужно что-то сказать, и даже понятно, что - чистую правду, но сейчас любая произнесённая вслух правда станет своей противоположностью, потому что когда с тобой делают такое, признаешься в чём угодно, только бы это не прекращалось. Поэтому Валентин молчит. Ну то есть не то чтобы молчит. Совсем молчать не получается никак. И они оба далеко не сразу понимают, что доносящаяся откуда-то музыка - это телефонный звонок. - К чёрту, - полушепчет-полустонет Арно, увеличивая темп, - сколько можно?.. И позже, когда сладкая судорога выворачивает их наизнанку, а потом швыряет обратно - в качающийся на волнах катер, телефон всё ещё продолжает звонить. - Подойди. - Не могу. Вообще двинуться не могу. Валентин со вздохом сползает по сиденью, дотягивается пальцами ноги до валяющихся между передними креслами штанов, аккуратно подтягивает ближе. - Спасибо. Oui, maman[3]. Голос Арлетты довольно отчётливо слышен в наступившей тишине; она почти кричит. - Oui, maman, - повторяет внезапно посерьёзневший Арно. Обернуться, проследив за его взглядом... и увидеть на востоке, уже не так уж и далеко, изрядного размера чёрную тучу. - Оказывается, объявили штормовое предупреждение, ещё пару часов назад. Возвращаемся. - Успеем проскочить? - Валентин застёгивает джинсы и возвращается на место. - Должны успеть... Мотор не заводится ни с первого раза, ни с десятого. - Проклятье, и, как всегда, в самый неподходящий момент... Туча наползает с удручающей скоростью, волны, на вид ещё маленькие и безобидные, бьются о борт так, что приходится держаться за поручень, чтобы ни обо что не удариться. Арно упрямо пытается привести в чувство двигатель, и с хрен-знает-какой попытки ему это удаётся. - Слава богу, - выдыхает он, разворачивая катер туда, где ещё виден клочок чистого неба. Радость оказывается недолгой: вскоре мотор начинает кашлять, чихать и, наконец, глохнет совсем. - Petite salope![4] - Что это за остров? - Валентин прищуривается, пытаясь разглядеть в наползающей серой мгле контуры чего-то, смутно напоминающего сушу. - Судя по направлению ветра, нас несёт куда-то в ту сторону. - Я не знаю названия всех камней, торчащих из воды! - Успокойся. Самое время проанализировать ситуацию... До озноба холодная вода - наверное, это и есть "плюс пятнадцать в прибрежной полосе", но где та прибрежная полоса? - перехлёстывает через борт, обдав их гигантской пригоршней жемчужных брызг. Море больше не тихое и не ласковое, но по-прежнему красивое. Очень красивое. И очень страшное. - ...! - порыв ветра уносит слово целиком, не оставив ни буквы. - Что? - Анализируй! Только быстрее, - Арно каким-то образом умудряется уворачиваться от самых высоких волн, но это не слишком помогает: теперь льёт и сверху тоже. Они оба насквозь мокрые, на полу под ногами - лужа по щиколотку. Прямо над головой гремит гром и сверкает молния, на мгновение освещая тот самый островок. Действительно, камень, торчащий из воды. Но другого выхода нет. - Надо бросать лодку и вплавь добираться до острова! - чтобы быть услышанным на фоне буйства стихии, приходится кричать. Непривычное ощущение... которое вполне может стать последним в жизни. Валентин думает об этом как-то отстранённо, словно не о себе. - Слишком далеко! - орёт Арно; его голос звучит как будто сквозь вату. - Я попробую подойти поближе! Поближе так поближе. Сказать, что их мотает, - значит ничего не сказать. Примерно так, наверное, ощущают себя посетители "американских горок", на большой скорости почти падающие вниз и взлетающие вверх. Вот только со скоростью у них как-то не очень: злокозненный камень почти не приближается. Очередная волна таки накрывает катер, который скрипит и кренится на бок, но выдерживает. Теперь вода плещется почти под сиденьями. Держась одной рукой за борт, Валентин наклоняется и наощупь нашаривает "липучки" на сандалиях Арно; тот понимает без слов и сбрасывает обувь. Это, конечно, не сапоги, способные любого пловца утянуть на дно, но всё же. Разувшись сам, он поднимает голову... ...И успевает увидеть, как тёмная гладкая жуть в белопенной короне неторопливо, словно в замедленной съёмке, разбивается о нос "Фараона". Лодка предсмертно стонет, Осирис кверх ногами взлетает к небесам, пассажиров бросает вперёд, на ветровое стекло, и Валентин едва успевает прикрыться руками. - Прыгай! - кричит он, готовясь покинуть терпящее бедствие судно, но Арно, упавший на штурвал, не реагирует. Пытаться привести его в чувство некогда, даже думать некогда, остаётся только вытолкнуть француза из лодки и самому нырнуть следом.
Позже ответ на вопрос, как он смог добраться до берега сквозь шторм (метеостанция Фриуля[5] зарегистрирует до шести баллов по шкале Бофорта), да ещё и вытащить так и не пришедшего в сознание Арно, найдётся, и будет правильным и логичным. Человеческий организм в экстремальных условиях способен на многое, ну и так далее и тому подобное. Плюс банальное везение, конечно. Потому что если бы каменистый островок оказался гладкой скалой и на него пришлось бы взбираться, Валентин предпочёл бы тихо-мирно уйти на дно - настолько он был вымотан. Но, к счастью, почти на уровне моря нашлась небольшая площадка, похожая на дело рук человеческих, залезть на которую труда не составило. Ну, почти не составило. Порванные джинсы и ободранная коленка - не в счёт. Искусственное дыхание - это азы, и через несколько минут, к его несказанному облегчению, Арно дёргается и начинает выкашливать морскую воду из лёгких. Чёрные глаза постепенно приобретают осмысленное выражение. - Где мы?.. - он пытается приподняться на локтях, но Валентин укладывает его обратно. - На том самом камне, торчащем из воды. Лежи спокойно. Хотя нет, руки можешь поднять. Мокрую футболку стянуть гораздо труднее, чем сухую. Впрочем, дождь стихает; похоже, грозовой фронт задел их только краем, и вскорости можно рассчитывать на приличную погоду. Что радует: их обоих трясёт от холода. - Больно? - пальцы скользят по груди, легонько надавливая. - Есть немного, - губы у Арно совсем белые. Просто замёрз или?.. - Врёшь. От "немного" не вырубаются. У тебя как минимум пара рёбер сломана, без рентгена сложно сказать точнее. Стандартная ситуация при автомобильной аварии и сильном ударе о руль, - Валентин отгоняет картинку-воспоминание о вскрытии одного такого водителя после одной такой аварии и острых осколках ребра, проткнувших лёгкое. Крови во рту вроде бы нет, только уже привычный горько-солёный привкус морской воды. Конечно, это может ни о чём не говорить, но всё-таки как-то спокойнее. - Ты всё-таки маньяк, - пытается хихикнуть Арно, когда поцелуй заканчивается и с него стаскивают штаны. - Разумеется. Только не сейчас. Если мы останемся в мокрой одежде, замёрзнем окончательно. Капать перестало, но ветер ещё свежий. Мягко говоря. - Дай сюда карман, может быть, мобильник работает... Ага. После как минимум часа пребывания в воде. Но Валентин на всякий случай проверяет и свой. Результат вполне предсказуем. - Твоя мама вызовет спасателей. Как только поймёт, что до тебя не дозвониться, - он развешивает одежду на мокрых камнях - больше не на чем, но первый солнечный луч, пробившийся из-за облаков, обнадёживает. Концентрация адреналина в крови снижается до нормы, и Валентин наконец понимает, как сам себя чувствует. Как будто его долго и упорно били. Ногами. - Мама с ума сойдёт, - вздыхает Арно, когда он ложится рядом, осторожно обнимая - без капли страсти, просто чтобы хоть немного согреть. - Подумает, что как отец... - Она умная женщина и не станет паниковать преждевременно. К тому же не склонная к гиперопёке - отпустила же она тебя в Германию. - Она почему-то считает, что ваши края более цивилизованные, чем наши. - А в этом что-то есть... - Эй, не буди во мне патриота! - Пускай спит спокойно, - Валентин всё же не удерживается от искушения погладить осьминожка. - А к Швейцарии она как относится? - Не знаю, не спрашивал, - Арно жмурится от удовольствия, хотя дышать ему явственно больно. - А что? - Я просто подумал: ты у меня уже был. Ну, в общем смысле "у меня". Я у тебя тоже. Может быть, в следующий раз - когда ты выздоровеешь и поступишь - встретиться где-нибудь на нейтральной территории? Посередине между нашими городами. Если меня не подводит память, там где-то как раз Швейцария. - Мне нравится ход твоих мыслей. Особенно насчёт "встретиться". Облака наконец-то полностью перестают загораживать солнце, сразу становится теплее. И начинает клонить в сон. - Ва-аль... - Что? - Спасибо. За то, что не бросил. - Это тебе спасибо, - Валентин аж просыпается. - За прекрасное мнение обо мне. - Ну извини. Хотя ты всё-таки морская тварь, далеко же было. И волны. Я вот не уверен, что доплыл бы, даже в одиночку. - Думаешь, я был уверен? - Море тебя любит... Ладно, спи, - Арно укладывает его голову себе на плечо. - Надеюсь, если спасатели всё-таки приедут, наш вид их не очень шокирует...
Когда Валентин открывает глаза, солнце уже клонится к закату. Он аккуратно поднимается, стараясь не разбудить тоже задремавшего любовника. Одежда почти высохла, и он натягивает задубевшие от морской соли джинсы и футболку. А вот телефоны так и не очнулись - ни один, ни другой. Что ж, этого следовало ожидать. Очень хочется пить, но нечего. Впрочем, был дождь, и в каком-нибудь углублении вода могла остаться... Что-то похожее на полуразрушенную лестницу, отходящую от края занятого ими пятачка у подножия скалы, он заметил ещё днём, и теперь, присмотревшись повнимательнее, обнаруживает, что она ведёт наверх и что ступеньки, хоть и выщербленные и заваленные каменной крошкой, довольно надёжные. Но в любом случае стоит дождаться, пока проснётся Арно. Валентину смутно не нравится происходящее с французом. Из курса травматологии он знает, что переломы рёбер, даже не одного, сами по себе не являются такими уж серьёзными травмами. Острый край сломанного ребра может повредить какой-то из действительно важных органов, но если бы это случилось, он проснулся бы, обнимая как минимум человека в очень серьёзном состоянии, а как максимум - труп. К тому же и наощупь всё довольно безобидно, никаких острых краёв и даже сильных смещений. И всё же в простой перелом не верится. Можно сказать, подсознательно. Интуитивно. - Как-то плохо работают наши спасатели, - зевает проснувшийся Арно. Очень аккуратно зевает. И облизывает губы. - Тебе стоит одеться, всё более-менее высохло. Давай я помогу. - Да ладно, сам справлюсь... - Справишься. Но лучше не надо, - Валентин решительно застёгивает штаны чуть ниже татуировки. - Сесть-то мне можно? Належался уже на камнях. - Можно. Только осторожно. Слушай, я сейчас пойду, поищу воды, может, где какая лужица осталась. - Ты ещё и альпинист? - Здесь есть лестница. - А, вижу, - Арно прислоняется спиной к светлому камню. - Проклятье, и надо ж было мне удариться об этот грёбаный руль. Такая романтика: необитаемый остров, ибо какой дурак стал бы здесь обитать, лестница в небо и прочая дребедень. И не я первым узнаю, что всё это означает. - Я тебе первому расскажу, - обещает Валентин и решительно направляется к лестнице. Чёрт бы побрал эту романтику. Неужели Арлетта не поставила на уши все марсельские спасательные службы? Или их просто не могут найти? Море большое, а они сразу удалились на изрядное расстояние от берега, да и пока, хм, мотор был выключен, "Фараон" могло отнести ещё дальше... Катер было жаль. Но если выбирать между ним и жизнью Арно... если выбирать между чем угодно и жизнью Арно, результат очевиден. Углубление в камне, в котором сохранилось немного воды, как ни странно, действительно находится - метрах в десяти от земли. Маленькая лужица с северной стороны, куда не заглянуло солнце. Просто чудо. Другой вопрос - как теперь эту воду доставить вниз. Ну не в ладонях же. Он просто не донесёт. Или при попытке сверзится в море - руки хоть и адски болят после дегенеративного мирового рекорда по плаванию в экстремальных условиях, но всё же без их помощи спуститься будет непросто. Валентин решает подняться выше - странная конструкция на вершине видна уже отсюда. Может быть, там остались ещё какие-то следы человеческого присутствия. Кружка. Или миска. Да хоть доисторический черепок. Конструкция оказывается маяком - старым и давно заброшенным. Ржавые металлические опоры выдерживают человеческий вес, но керосина под горелкой давно нет, да и никаких годных ёмкостей вокруг не валяется. Осторожно спустившись к воде, Валентин набирает полный рот и возвращается к Арно. Тот сразу понимает, что от него требуется, и подставляет губы, изо всех сил стараясь не засмеяться. Это действительно смешно. А ещё - очень возбуждающе. Было бы, если бы они оба были в порядке. - Сейчас, я минутку отдохну и ещё схожу... - Брось, не надо. Теперь выживу. Что там? - Маяк. Древний, чёрт знает сколько лет к нему никто не подходил, - солнце, уже сползающее за горизонт, окрашивает небо в какие-то безумные цвета. Красота и смерть всегда рядом. - Похоже, мы в стороне от современных морских путей, раз он не работает: этот остров в темноте - очень неприятный сюрприз для любого корабля. - А там, похоже, последний привет от "Фараона", - Арно кивает на прибрежные камни, между которыми плавает что-то белое. - И что в нём? - выудив из воды большую канистру, Валентин встряхивает её. Два-три литра ещё осталось. - Запас топлива для мотора. Я давно хотел её наполнить, но всё как-то не до того было. - Может быть, это и к лучшему - если бы она была полная, пошла бы ко дну. Это топливо горит? - Не знаю. Наверное. По идее, должно, по крайней мере на заправке висит здоровый знак "Курить запрещено". А что? Валентин лезет в карман - ну да, зажигалка на месте. Смешная красная зажигалка с силуэтом оленя в прыжке, какая-то супер-пупер-японская, чем-то понравившаяся Арно и поэтому купленная - несмотря на цену. Щелчок - и в воздух вырывается ровная сильная струя голубого пламени. Когда солнце уже почти скрывается за горизонтом, огонь на старом маяке вновь загорается, теперь уже не предупреждая суда об опасности, а призывая на помощь. Ещё через час к острову пристаёт катер спасателей.
Стены больничного коридора расплываются перед глазами: светло-зелёный, голубой, приглушённо-жёлтый - сплошная пастель. Тёмными пятнами на ней - два силуэта: Арлетта что-то втолковывает одному из своих старших сыновей. Конечно же, по-французски. В принципе, если вслушаться, Валентин уже может понять некоторые слова, но вслушиваться нет сил. Они закончились как-то сразу и все - в тот момент, когда он понял, что от него уже больше ничего не зависит. Что Арно теперь займутся профессионалы, которые не будут ни гадать, ни предчувствовать, а просто сделают то, что нужно. Одно из тёмных пятен приближается, вырастая и загораживая свет. - Моё имя Эмиль. Приятно познакомиться. Он говорит по-английски - видимо, они с младшим братом учились в разных школах. - Взаимно, - Валентин протягивает руку, забыв, что она перебинтована - в последний раз спускаясь с маяка, чуть было не оступился, ободрал ладони о ступени и не заметил. Медсестра обработала их и коленку антисептиком, перевязала, угробив на это дикое количество бинта, и теперь такое впечатление, что под повязкой не банальная ссадина, а как минимум запущенная язва. Эмиль пожимает этот кошмар не без некоторого колебания и осторожно. - Ничего страшного. - Что у вас случилось? Мама поняла только, что отказал мотор... Арно сразу же отправили на рентген, оттуда ещё на какое-то обследование. Похоже, с родственниками он успел перемолвиться только вкратце. Впрочем, оно и к лучшему: головомойки от Арлетты всё равно не избежать, и чем позже это случится, тем спокойнее пройдёт. Но про то, что мотор и в предыдущие дни редко заводился с первого раза, им на всякий случай лучше не знать. - Так и было. Лодка разбилась, а мы добрались до острова, - Валентин с трудом фокусирует взгляд на брате Арно. Тот же типаж: черноглазый блондин, стройный, разве что плечи пошире, и смуглый уже в начале лета, как будто всё время на солнце. Да не "как будто", а так и есть: в памяти всплывает слово "Камарг", вроде бы это заповедник, где обитают какие-то уникальные лошади и ещё много всего уникального. Паузу в разговоре прерывает вошедший врач; Арлетта с Эмилем тут же бросаются к нему. Валентин тоже встаёт, хотя толку от этого подвига никакого: разговор ведётся на французском. - Кардиограмму сделали? - спрашивает он, вспомнив, как Арно, уже когда приехали спасатели, попытался самостоятельно встать и невольно схватился за грудь с левой стороны. - Да, всё в порядке, - облегчённо выдыхает Арлетта. - За исключением двух сломанных рёбер. Значит, и с количеством он не ошибся... - А эхокардиограмму? - А вы, простите, кто такой? - тоже по-английски интересуется врач, и Валентин сразу осознаёт, как он выглядит: слипшиеся от морской воды волосы, футболка и джинсы в состоянии, близком к непотребному, босиком, ну, и бинты, конечно. - Друг, - он переводит взгляд на Арлетту. - Пожалуйста. Я не уверен, но на всякий случай... - Хорошо, - женщина резко кивает; несколько тонких серебряных нитей в волосах - они были и раньше, он просто не замечал? Или это результат прошедшего дня? Врач уходит, не слишком-то довольный. Наверное, рассчитывал сделать перевязку и отпустить домой, а тут... - Что вы подозреваете? Это опасно? - Сердечная... die quetschung[6], не знаю, как перевести. Если вовремя поставить диагноз и лечить, то не опасно. Сильный удар в области груди может привести к... der bluterguß[7], - глаза упрямо закрываются, но Валентин упрямее. - Кровь скапливается и может нарушить работу сердечной мышцы. Арно... потерял сознание после удара о руль. При простых переломах это редко бывает. - Потерял сознание? - уточняет Эмиль. - И как же вы добрались до берега? - Хватит, Миль, не пытай мальчика. И вообще ехали бы вы домой, почти два часа ночи, - Арлетта как-то умудряется смотреть на сына сверху вниз, хотя тот выше её на голову. - Я вернусь и всё расскажу. - Нет, - Валентин решительно мотает головой. - Вы всё равно сейчас уснёте. - Ещё не сейчас. Минуты текут медленно; стрелка часов с трудом пробивается сквозь прозрачный пластик, которым стал воздух. Врач снова выходит в коридор, когда откуда-то издалека доносится колокольный звон. - Вы были правы, - говорит он Валентину. - К сожалению, кардиограмма не всегда показывает такие вещи... Хочется ответить - и что если даже он, студент четвёртого курса, знает об этом, то уж практикующий травматолог точно должен знать, и что ночную смену не стоит путать с отдыхом, и что цена ошибки в их профессии слишком велика, чтобы не проверить и перепроверить всё десять раз. Как минимум. Но нет сил. И даже спорить с Арлеттой, которая таки отправляет их домой тоном, не допускающим возражений, нет сил. В конце концов, теперь он уже точно сделал всё возможное, правильный диагноз - половина успеха в лечении, Арно поправится, а остальное неважно. Ароматный воздух южной ночи немного развеивает сонную одурь - до такой степени, что когда идущий впереди Эмиль останавливается у внушительного внедорожника, он тоже успевает притормозить и не впечататься в широкую спину. - Садитесь. - Хорошая машина, - Валентин откидывается на кожаную спинку. - Арно же рассказывал, где я работаю? У нас иначе никак. Болота. К босой ноге прикасается что-то прохладное, гладкое и очевидно живое. - А змеи у вас там водятся? - Хотел бы я посмотреть на заповедник без змей... - Залезть в автомобиль для них не проблема, как я понимаю? - Не дёргайтесь, - Эмиль съезжает на обочину, вытаскивает из "бардачка" фонарик и изучает происходящее внизу. Чешуя твари красивая, с бежево-коричневым шахматным узором. - Ну, какая же это змея. Ужик. Он поднимает как минимум метрового "ужика" с пола и устраивает у себя на коленях. Через несколько минут машина останавливается у знакомой парадной. - И что теперь с ним делать? - спрашивает Валентин, плюхаясь на стул и наблюдая, как рептилия обползает территорию кухни, внмательно изучая попадающиеся на пути предметы. Как собака. - А что с ним сделаешь? Террариума нет, поэтому пускай ползает. Назову его Ли - тот тоже змей. Есть хотите? - Нет, - желудок действительно ведёт себя тихо, наверное, уже привык не ждать милостей от хозяина. - Курить хочу, но сигареты утонули с "Фараоном". - Эта проблема легко решаема, - Эмиль выкладывает на стол пачку "Мальборо" и сам вынимает сигарету. - Мать знает, что вы курите? - Спасибо. Знает, а что? - Про меня не знает, - брат Арно подмигивает. - Да, мне тридцать четыре года, но с Арлеттой вы знакомы. - Странно. Она показалась мне не тем человеком, от которого что-то нужно скрывать. - Она к вам просто ещё не привыкла... А как насчёт выпить? - Почему бы и нет? Эмиль, похоже, не балуется всякой слабоградусной фигнёй вроде вин - тёмно-янтарная струйка издаёт честный дубовый аромат. Почти что стакан коньяка? Интересно, о чём он хочет спросить. - Спрашивайте лучше сейчас. Я не уверен, что смогу внятно ответить... после этого. - О чём?.. Ли, фу! - уж, каким-то образом забравшийся на стол - видимо, по Эмилю, суёт нос в стакан. И шмякается обратно, сметённый небрежным жестом руки в золотистых волосках. - О наших отношениях с Арно? - предполагает Валентин, чувствуя, как от коньяка внутри разливается тепло. - Зачем? Меня уже ввели в курс дела. - И что? - Заведу ежа - назову в вашу честь, - смеётся Эмиль, пресекая поползновения Ли на ещё один визит на стол. - Почему? - Такой же колючий. Чёрт, похоже, он алкоголик. Или просто голодный. Рыбы нет? - Была ветчина, - в голове уже изрядно шумит, "чпок", издаваемый дверцей холодильника, слышен сквозь этот шум, как сквозь танец ветра и волн. Ли глотает розовые кусочки, не жуя. Похоже, действительно голодный. С другой стороны, чем бы он жевал, зубов-то у ужей нет... Или есть? Валентин хочет об этом спросить, но английские слова вылетают из головы, а стул, ставший каким-то неудобным, норовит вывернуться из-под задницы. - Молодёжь... - ворчит Эмиль, подхватывая сползающее на пол тело.
Окончание и эпилогЭто немного стыдно - когда тебя вот так, как неодушевлённый предмет, доносят до комнаты и сваливают на кровать. А с другой стороны, он сейчас и есть неодушевлённый предмет. По крайней мере бессловесный уж точно. - Спокойной ночи, - усмехается Эмиль и закрывает за собой дверь. Спать на неразобранной постели, не раздеваясь, да впридачу и грязным - ещё позорнее. Что ж, Валентин предполагал, что эта поездка расширит его горизонты. Не предполагал только, насколько. И в какую сторону. Пошевелиться всё-таки удаётся, но вместо того чтобы снять хотя бы штаны, он вытаскивает из-под покрывала подушку, пахнущую Арно, и утыкается в неё носом. Волны шумят в ушах, что-то шепчут. По-французски, наверное, - а на каком ещё языке изъясняться волнам, омывающим берега Франции? Почему-то вспоминается, как они подталкивали его - вверх и вперёд, к воздуху и берегу. "Море тебя любит"... Ага. А шесть баллов - это, по-видимому, была ревность. Валентин наконец-то закрывает глаза... И открывает их утром. Голова весит тонну, кажется. Во рту... лучше не придумывать неаппетитные аналогии, а найти чистую одежду и наконец добраться до ванной. Однако на пути, вернее, уже в конечной точке маршрута возникают препятствия в количестве двух штук - сидящие над чем-то на корточках Эмиль и Арлетта. - Доброе утро, - в голосе явственно слышен хрип. - Доброе, - оборачивается Эмиль. - Похоже, мы вчера отравили Ли. - Как отравили? - Нашли чем животное кормить, ветчиной. Это человеческий организм ко всему уже привык, - Арлетта встаёт и отряхивает брюки. - Коньяка не дали - запить? - Не дали. Всё сами выпили. - Это заметно. По запаху. - Извините, - Валентин спохватывается и отворачивается, выдыхая в сторону. - Да вы-то тут при чём. Миль кого угодно споит, хоть ужа, хоть ежа. - Опять во всём Миль виноват, - упомянутый Миль тоже поднимается, держа в руке повисшего скорбной верёвочкой Ли. - Ветеринару его показать, что ли... Ладно, мойтесь, а то мы тут заняли... - Простите, - обращается Валентин к выходящей из ванной Арлетте, - а как там Арно? - Да вроде неплохо. Его полночи мучали какими-то процедурами, уколами и таблетками, так что сейчас он отсыпается. Вы собираетесь к нему? Ещё бы он не собирался... - Конечно. - Можете не торопиться - он твёрдо собирался проспать часов до двенадцати как минимум. И да, пока не забыла, - он просил привезти его ноутбук и ещё зачем-то линейку. - Хорошо, - губы сами собой расплываются в улыбке. Ладони всё ещё немного саднят; ничего, заживут самостоятельно, ничего с ними не сделается. Валентин снимает бинты, несколько ниток цепляются за перстень с аметистом, оставшийся в одиночестве: старое турецкое колечко где-то потерялось. Море дало - море взяло... Душ более-менее приводит организм в порядок. Для усиления эффекта завернуть горячий кран - и из ванной можно выйти уже человеком. Чтобы встретиться взглядом с грустным Эмилем, сидящим над тарелкой с нетронутой едой. Вторая такая же тарелка и кружка дымящегося кофе стоят на столе и, видимо, ждут его. Уж лежит на полу, по-прежнему не шевелясь. - Мяса предложил - не реагирует, - вздыхает Эмиль. - Может, уже и сдох, по нему не понять... - Наверное, стоит действительно отвезти его к ветеринару. Хоть какая-то определённость будет, - предполагает Валентин. До оклемавшегося от вчерашней пытки желудка доходит, что период воздержания кончился; теперь главное - не наброситься на еду, как Ли ночью. Из-за процесса, не из-за результата. - Я нашла какую-то старую обувь, - отчаянно зевающая Арлетта вплывает в кухню, когда он домывает посуду. - Посмотрите, может, вам что-нибудь подойдёт. - Спасибо, но я вполне могу купить... И хвала всем богам, что кредитку он вчера с собой не взял. - Даже если так, до магазина вам нужно в чём-то дойти. Не босиком же. Довод кажется логичным, и Валентин примеряет сандалии. Одни практически подходят - всего, наверное, на полразмера больше, а если подтянуть ремешки, и вовсе как раз. - Бывшие Лионелевы. Не этого, - Эмиль кивает на то ли дохлого, то ли полуживого ужа, - а того, который человек. Кстати, мам, ты ему позвонила? Полдвенадцатого, по идее, уже должен был приземлиться... - Ой, да. Сейчас позвоню, - Арлетта скрывается в своей комнате. - Не повезло ей с сыновьями. Одного в море в шторм несёт, другой становится на линию Париж - Рио-де-Жанейро сразу после авиакатастрофы именно на этом направлении, а третий и вовсе... не знаю, как это по-английски... - Polisson[1]? - предполагает Валентин. - Точно! - Эмиль от души хлопает его по плечу. - Ладно, едем, что ли. Я всё-таки покажу нашего друга ветеринару. По дороге закину вас в больницу, а сам приеду попозже. Надеюсь, Арно простит. - Одну минуту, - не забыть ноутбук и линейку. Ещё можно захватить бумагу и карандаши. И оставшуюся с позавчера бутылку: кто бы что ни говорил, а немного хорошего вина повредить не может. Ну, и ещё всякие мелочи... В итоге "мелочей" с помощью Эмиля набирается целая сумка, и в больницу Валентин добирается только к половине первого. За дверью палаты тихо; немного подумав, он решает не стучать, а тихонько открывает дверь и проскальзывает внутрь. Арно, как и следовало ожидать, дрыхнет: на спине - другая поза ему не светит ещё долго, - склонив голову к плечу. Вроде бы не настолько бледный, как вчера... или так просто кажется на фоне белоснежной наволочки. К горлу подкатывает комок пронзительной нежности, хочется сделать какую-нибудь романтическую глупость - например, разбудить поцелуем, но будить человека, которому полночи не давали спать, - не романтика, а свинство, поэтому он просто садится на стул у кровати. Пылинки пляшут в солнечных лучах; сколько ни старайся добиться стерильности, хотя бы в больнице, они всё равно будут плясать, и ничего с этим не сделаешь. Сколько ни убеждай себя, что тебе никто не нужен, сколько ни закрывайся в своей раковине, всё равно найдётся кто-нибудь, кто случайно, по ходу откроет её и, может быть, обнаружит жемчужину. Даже если ты сам уверен, что раковина пуста. - У тебя по-прежнему щекотный взгляд, - Арно моргает, пытаясь проснуться. Вот теперь можно всё. Ну, то есть почти всё, главное - не увлечься и не довести дело до перехода к следующему этапу. Это пока ни разу не полезно. - Ты как? - спрашивает Валентин, с трудом отстраняясь. - Представляешь, меня на неделю сюда упекли. На целую неделю! - И правильно сделали. - Ага, мне уже сказали, что это по твоей милости. От скуки помирать, между прочим, ничуть не приятнее, чем по какой-то другой причине, - Арно подтягивает подушку вверх и садится, опираясь на неё спиной. - Ну, сегодня скука тебе не грозит: скоро, по идее, должен приехать Эмиль. - Ага, а завтра небось и Ли притащится. Хорошо хоть у мамы хватило ума не звонить ему в Бразилию, не пугать перед трансатлантическим рейсом. Всё-таки одиннадцать часов в воздухе и двести пассажиров за спиной... - То есть меня тебе мало? - уточняет Валентин. - Чтобы не умереть со скуки? - Между прочим, ты первым заговорил о братьях, - возмущается Арно. - К тому же ты наверняка скажешь, что мне нужно вести праведный образ жизни и всё такое. - Ага. И хорошо кушать. Кстати, я принёс твои любимые бутерброды... - А ноут и линейку? - Зачем тебе? - У меня есть целая папка с картами Европы. Надо же уточнить, что там, посередине между нашими городами. - Держи, - Валентин протягивает ему искомое и сам вместе с ноутбуком оказывается притянутым на кровать. - Эй, тебе правда нельзя. - А я ничего и не делаю... Очень трудно сопротивляться, когда пальцы, уже выучившие твоё тело наизусть, повторяют любимый маршрут. Очень трудно. Но надо. Через пару минут. - Мне не может быть тебя мало, - горячий шёпот в перерывах между поцелуями. - Знаешь, я в первый раз хочу, чтобы никто больше не приезжал... На этот раз телефонный звонок раздаётся действительно очень вовремя. Не музыка, а самый настоящий звонок вполне себе стационарного телефона, стоящего на тумбочке. - Oui, - скрежетнув зубами, отвечает Арно. Валентин возвращается на стул, одёргивает футболку. Похоже, для визитов в больницу придётся запастись всей выдержкой, имеющейся в его распоряжении. Хотя... интересно, если где-нибудь взять раскладушку, ему разрешат здесь остаться? В немецких клиниках такое практикуется, но вроде бы только для родственников. Или нет? Впрочем, какая разница, всё равно со своим уставом в чужой монастырь не придёшь. То есть прийти-то можно, но рассчитывать на то, что тебя не пошлют, вряд ли стоит. - Миль будет минут через пятнадцать. И он просил передать тебе, что уж оклемался, - Арно кладёт трубку. - Какой уж? - Вот приедет Эмиль, сам и расскажет, - за Ли - того, который не человек, - очень радостно, на самом деле. В конце концов, это Валентин предложил накормить животное злокозненной ветчиной, не подумав о всяческих добавках, которые могут быть в составе. Ну, и вообще о том, что еда, которая подходит для людей, не всегда может подходить для ужей. - Секреты, значит? Ну-ну, - Арно включает ноутбук, находит подробную карту, прикладывает линейку к экрану. - Безансон? Это что? - Судя по всему, город...
Эпилог
- Уважаемые пассажиры! Рейс номер четыреста пятьдесят семь авиакомпании "Германвингз" маршрутом Марсель - Кёльн-Бонн задерживается по погодным условиям. Следите за объявлениями. Повторяю: рейс номер четыреста пятьдесят семь... Объявления иностранных перевозчиков в марсельском аэропорту, слава богу, дублируют на английском. Впрочем, непосредственно сейчас в этом нет особой необходимости: грозу, нависшую над Витролем, не заметить невозможно. - Это судьба, - Арно допивает кофе, глядя в окно - на сине-серые тучи. - Заметь, всю последнюю неделю погода была хорошей. Только очень внимательно присмотревшись, можно заметить, что его движения чуть-чуть осторожнее, чем обычно. Рёбра будут срастаться ещё долго, но с этим уже вполне можно нормально жить. Ну, почти нормально. - Ты посмотрел, как ехать в этот Безансон? - Из Марселя - или прямым поездом, или с пересадкой через Лион. Четыре-пять часов. От тебя - хуже. Или с тремя пересадками, или восемь часов через Париж. - Ну, я, в конце концов, могу приехать на машине. Четыреста с чем-то километров - не так уж и много. - По автострадам выйдет больше. Удар грома звучит тише, чем предыдущий, и где-то в стороне. Похоже, гроза уходит. - Неважно, - криво улыбается Валентин. - Правда, неважно. Единственное, что... тебе не кажется, что это была дурацкая идея? - О встрече или о середине дороги? - Второе. Может быть, стоило смотреть не по физическому расстоянию, а по транспортной доступности? Иногда проще и дешевле добраться в какой-нибудь далёкий, но крупный город, чем в относительно близкий, но маленький. - Это намёк на Париж? - Отнюдь. Я же знаю, что Париж ты не любишь. - Ну не то чтобы совсем не люблю, просто эти толпы туристов... - морщится Арно. - Туда нужно ехать в несезон. К тому же есть у кого остановиться - это плюс. Лионель действительно приглашал в гости. Или просто переночевать в его квартире, если он снова полетит через Атлантику. - Тогда в следующий раз, после Безансона? Осенью? - Отлично. А потом? - Ты хочешь прямо сейчас составить график встреч на десять лет вперёд? - Уважаемые пассажиры! Начинается регистрация на рейс номер четыреста пятьдесят семь авиакомпании "Германвингз" маршрутом Марсель - Кёльн-Бонн. Повторяю: начинается регистрация на рейс... - Ну, я пошёл, - Валентин встаёт. Нужно оглянуться, посмотреть, к какой стойке подтягивается народ, но не отвести взгляда от чёрных отчаянных глаз. - Будь осторожен, ладно? - Если ты имеешь в виду то же, что и мама, - нет, - вскидывает голову Арно. - Я всё равно куплю катер и буду плавать... - Я знаю. Я имел в виду не это. - А что? - Просто - будь осторожен, - объятия в многолюдном аэропорту немногим лучше, чем в церкви, но иначе совсем никак. Невозможно.
Арно возвращается домой. После яркого солнца на улице - гроза прошла, как не бывало, - комната кажется тёмной, и он не сразу замечает листок, лежащий поверх стопки рисунков. Ровные и аккуратные строки, буковка к буковке.
У кого-то - маркетинг, дедлайн, невроз и ай-кью с ай-ти, Только мы с тобой, как и водится, ни при чём. Мир, где есть поезда, может быть, ещё удастся спасти, Мир, где нет самолётов, ненужен и обречён.
Если прямо в ладони упала звезда, отпусти её, Лишь свободные звёзды способны хранить от бед. Нет иного рассвета, чем тот, что над морем сейчас встаёт, Нет иного пути, чем тот, что ведёт к тебе.
Некоторое время Арно сидит, не шевелясь, смотря в пространство. Потом встаёт, зажигает свет, подходит к мольберту и берёт кисть.
Примечания[1] - "хулиган" (франц.) [2] - "Этот рисунок, пожалуйста" (франц.) [3] - "Да, мама" (франц.) [4] - французское ругательство, примерно эквивалентное русскому "Б**дь!" [5] - самый крупный остров вблизи Марселя [6] - "контузия" (нем.). Миокардиальная вообще-то по-русски, наступает вследствие травм груди, если запустить, может привести к острой сердечной недостаточности, инфарктам и прочим неприятным вещам. [7] - "кровоизлияние" (нем.)
Ну вот, опять концы с концами не сходятся. Я, собственно, из-за этого и старалась не выкладывать незаконченные тексты, текущий - первый за несколько лет. И вот пожалуйста. Придётся первую часть немного подредактировать... И этот грёбаный языковой барьер. В английском нет "ты", только "вы", но когда мать обращается на "вы" к сыну - есть в этом что-то когнитивно-диссонансное. Ещё и Флибуста не открывается. На сколько лет близнецы старше Арно, кто-нибудь помнит?
Обалденный сон приснился - про зачарованный городок и тёплое море посреди зимы. Главное, во сне я разгадала, в чём там дело, и даже как-то логично всё изложила. Проснулась - ни черта не помню. Наверное, наяву таких вещей знать не положено.
"На губах твоих соль и горечь, и не смыть никаким вином... Ночью тихо приходит море и стучится в твоё окно". Wolfox
Для вылетевшего из спокойного Бонна марсельский аэропорт - преддверие ада. Особенно в июне. Особенно если ты ни слова не знаешь по-французски, а служащие упрямо не хотят говорить ни на немецком, ни на английском. Не хотят или не умеют? А, какая разница. То, что ему в конце концов всё-таки удаётся сесть на правильный автобус до города, Валентин считает добрым знаком. Правда, сосредоточиться и подумать, что делать дальше, не получается никак: две француженки, одна из которых разместилась на переднем сиденье, а другая - где-то сзади, узнают друг друга, бурно радуются и начинают общаться. Через весь автобус, да ещё полный, это не так-то просто, но пассажиры активно помогают, по цепочке передавая друг другу реплики почтенных фрау... то есть мадам. Выйдя на автовокзале, оглушённый суетой, ослепительным солнцем и непонятной мяукающей речью, он решает не лезть в метро на пару остановок, а пройтись пешком, тем более что по карте от Сан-Шарля до бульвара де ла Кордери - всего около получаса прогулочным шагом. Валентин спускается по чудовищного размера лестнице, построенной специально для туристов с тяжёлыми чемоданами, на бульвар Атен. Город полностью отвечает его представлениям о себе - грязь, жара, масса народу неевропейской внешности. Жизнь бьёт ключом, по голове, и после поворота на бульвар ла Канебьер - сплошные бульвары, очень по-французски - голова таки начинает ощутимо трещать. А потом, как-то внезапно, в воздухе повисает запах рыбы, водорослей и морской соли, а впереди, насколько хватает глаз, вырастает лес мачт в обрамлении двух старых кирпичных фортов. Народу становится ещё больше, хотя, казалось, куда уж, особенно у пристаней туристических катеров, и Валентин с чувством некоторого облегчения сворачивает на менее многолюдную набережную. Такое ощущение, что по меньшей мере у каждого второго марсельца есть хоть какое-то судёнышко, отмечает он про себя. Немаленькая бухта Старого порта практически забита крохотными яхтами, катерками и попросту лодками - как парусными, так и простыми, рыбацкими. Собственно моря отсюда почти не видно, его можно только почувствовать - горько-солёным привкусом на губах, услышать - резкими криками чаек и далёким шумом прибоя... Это завораживает, хочется бездумно брести дальше - пока набережная не закончится, но Валентин успокаивает себя тем, что он по-любому сюда вернётся. Даже если Арно успел всё забыть за полгода, что было бы неудивительно, ему никто не помешает завтра просто погулять по городу. Бульвар де ла Кордери оказывается параллельным набережной, улочка, ведущая к нему, ощутимо поднимается вверх. Сорок пятый дом находится неожиданно легко, он довольно старый, с плоской крышей и маленькими литыми балкончиками. Тринадцатая квартира - четвёртый этаж, под самой крышей. Прежде чем нажать кнопку звонка, Валентин запоздало думает - а что если Арно нет дома, как объясняться с его матерью или братьями? Понимают ли они хотя бы английский? Но удача на его стороне - дверь открывает сам бывший сосед. И замирает, словно бы увидев призрака. - Привет. Ты оставил адрес... - Привет, - странно хриплый голос. Вспоминает немецкий? - Проходи. Моя комната слева. Окна комнаты выходят на юг, и пока Валентин щурится от солнца, Арно успевает завесить стоящий у распахнутых дверей балкона мольберт какой-то тряпкой, измазанной в краске. Впрочем, сам он тоже в краске: и видавшая лучшие времена футболка на пару размеров больше, чем нужно, и левая щека, и даже в светлых волосах появилась синяя прядь. - Тебя кормить или просто чаю? - Просто чаю, спасибо, - внутренности скручиваются в клубок, кажется, он не сможет проглотить ни крошки, хотя завтракал уже давно. Арно убегает на кухню. Вопреки своим словам, за прошедшие полгода он, видимо, успел проникнуться богемно-артистическим образом жизни: часы, висящие вверх ногами, разные занавески и репродукции, в художественном беспорядке развешанные по стенам, вопиют об этом ещё сильнее, нежели неубранная постель и стол, заставленный грязной посудой. - Прости за бардак, - белокурый вихрь, снова ворвавшийся в комнату, выбирает из десятка кружек парочку почище. И Валентин не выдерживает: сгребает оставшиеся тарелки и чашки и идёт на кухню. - Я сам, - пытается протестовать Арно, но всё же уступает место у раковины. - Иди лучше вытри стол. Тараканов ещё не развёл? - Мама, это ты? Что с тобой случилось? Ещё несколько дней назад ты выглядела несколько по-другому... Валентин склоняет голову, прикрывая улыбку отросшими волосами. Как ему этого не хватало... Именно этого. Именно этого сумасшедшего, способного заставить его улыбнуться. - К чаю есть только бутерброды, - на таки вытертый стол ложатся два коротеньких багета в целлофановой обёртке. С начинкой, надо полагать. - Еда, впрочем, - они же. - Надеюсь, это не последняя твоя еда? - как ни странно, желудок снова приходит в себя, и даже согласен на предлагаемое сомнительное угощение. - Ерунда, просто нужно сходить в магазин, - машет рукой Арно и, словно решившись, выдыхает: - Ты надолго? - Я забронировал гостиницу на пару ночей. - Зачем? - Чтобы не мешать твоим родственникам. - Мама уехала к тётушке в Тулон. А братья вообще редко здесь появляются: Ли в основном живёт в Париже, Миль - в Арле. Так что не сходи с ума. Ты распечатал подтверждение бронирования? Давай сюда. Французский язык словно предназначен для того, чтобы жевать и говорить одновременно; по крайней мере Арно это вполне удаётся. Ещё и прижимая трубку к уху плечом. - Всё в порядке, - заявляет он, закончив разговор. - Я отменил твою бронь. И, заметь, без штрафа. Девушка согласилась пометить отмену вчерашним днём - всё равно отель полупустой, не сезон ещё. Кто бы сомневался, думает Валентин. Некоторые и по телефону способны обаять кого угодно и получить желаемое. Да ещё и мило удивиться, узнав, что не у всех так получается. Впрочем, ему бы и в голову не пришло о чём бы то ни было просить ресепшионистку: штраф так штраф. Ничего страшного. - А как у тебя дела? Что-то решил с учёбой? - спрашивает он. Арно внезапно смущается. - Знаешь, в нашем универе есть факультет искусств... - Боже, ты меня услышал. - Всё равно как-то... ну посмотри на меня, какой я художник? Впервые за долгое время Валентину хочется даже не то чтобы улыбнуться, а просто-таки расхохотаться. Странное и непривычное ощущение. Но смешно же, правда. - Ты когда сам себя в зеркале видел в последний раз? - Утром. А что? - Посмотри. На зеркале с внутренней стороны дверцы шкафа нарисована крупная сетка трещин, не сразу и поймёшь, что на самом деле оно целое. Но для того чтобы Арно ознакомился с жестокой реальностью, оставшихся зеркальными кусков вполне хватает. - Ужас, - фыркает француз, пытаясь оттереть со щеки зелёный след. - А по-моему, тебе идёт, - Валентин наконец решается сделать то, чего ему невыносимо хочется уже полчаса... или полгода? - подойти и обнять за плечи, зарываясь носом в светлые волосы на затылке. - Какого чёрта ты так долго? - Учился. - И это всё, что ты можешь сказать в своё оправдание? - Арно чуть подаётся назад, закрепляя контакт, приникая всем телом. - Я чуть с ума не сошёл, а он учился. - Ты, судя по всему, тоже времени не терял, - руки словно бы сами ныряют под футболку. Похоже, они лучше их обладателя знают, что делать, потому что это восхитительно - и ощущение гладкой, чуть прохладной кожи под ладонями, и то, как вздрагивают мышцы живота, и сбившееся дыхание. - В некотором роде, - белокурая голова ложится Валентину на плечо, и тот вдруг испытывает приступ неуместной - да-да, совершенно неуместной - ревности. Ну конечно же, в Бонне он легко нашёл себе девушку в первые же недели пребывания в городе, а уж здесь, на родине... - В каком? - пуговица джинсов легко выскальзывает из петли. Язычок молнии ползёт вниз почти без посторонней помощи. - Тоже... учился... Ну, сильнее же... - Арно вжимается в ласкающую его руку. - Так... хорошо... На него всегда было одно удовольствие смотреть: чудо чудесное, а не человек, даже когда слегка сине-зелёный, а сейчас и вовсе красота - губы приоткрыты, ресницы в солнечном свете кажутся золотыми... - Быстрее, - шепчет это невозможное создание и стонет так сладко, что у Валентина снова всё сводит внутри, только теперь уже не в районе желудка, а несколько ниже. - Чёрт, я давно не... не могу... - и переходит на французский, впрочем, ненадолго - ещё несколько движений, и всё заканчивается. Арно хватает тряпку, висевшую на мольберте, вытирает себя, суёт её... да, уже, пожалуй, любовнику, и опускается на колени. Почти как там, в их боннской квартире. Круг замыкается? Только тогда это был конец, теперь - начало... но где у круга конец и где начало? Валентин отчаянно цепляется за себя-прежнего, не поддающегося эмоциям, но эмоции тут ни при чём: их вместе с мыслями смывает волна острого, как игла, наслаждения. Тело, которое долго держали на голодном пайке, властно требует своего, тем более что Арно вытворяет какие-то немыслимые вещи. Опыт? Или - талант, как и во многом другом? Когда радужные пятна перестают плавать перед глазами и мир потихоньку возвращается в более-менее нормальное состояние, он спрашивает: - Ты сказал "давно не..."? - Ну да. С декабря. - Почему? - Тебя ждал, - злится. На кого? - А если бы я не приехал? - Не знаю. Вот, полюбуйся, - Арно чуть ли не пинком разворачивает мольберт. Уже знакомая картина: в профиль на фоне окон Святых волхвов. Только теперь краской, а не карандашами. И за плечами - сложенные белые крылья. - На этом факультете творческий конкурс, а ты у меня лучше всего получаешься. Даже по памяти. И вот вроде бы всё хорошо... на две ночи. Как издевательство. Валентин смотрит в тёмные отчаянные глаза, почти не дыша. Он ожидал чего угодно - вплоть до того что его даже на порог не пустят, но не этого. Не пугающего чувства ответственности за чужую жизнь, хрупкой бабочкой опустившуюся в ладонь. Только вот почему-то не страшно. Да и поздно бояться. - Я вообще-то ещё не покупал обратный билет, - говорит он. Собственный голос кажется странно незнакомым. Арно поднимает голову. - Правда? Ну что тут можно ответить? Только притянуть к себе, обнять и прошептать в самое ухо: - Je t'aime. Руки до боли сжимаются на плечах. - Не говори так больше никому, - фыркает француз. - Не потому что я ревнивая сволочь, хотя и поэтому тоже. Просто никто не поймёт. - У меня плохое произношение? - У тебя его нет. В принципе.
В супермаркет они всё-таки выбираются - уже тогда, когда провансальское небо начинает, как это ни парадоксально, светлеть, у горизонта уступая место тонкой жёлто-розовой полоске. На пути домой Арно останавливается у аптеки. - Ты можешь пока покурить, - заявляет он с самым невинным видом. - Хорошо, - пожимает плечами Валентин, ставя пакет на поребрик и с трудом удерживаясь от очередной улыбки. Ну невозможно же - это чудо и вправду считает, что он ни о чём не догадался. Да делай что хочешь, хоть на куски режь. Хотя нет, на куски не надо, по крайней мере не сегодня, спохватывается он, ловя просочившуюся сквозь дым его собственной сигареты, выхлопы бензина и прочие ароматы, неизбежно образующиеся, когда день жаркий, а к мусору относятся философски, тонкую струйку горько-солёной свежести. - Ну что, идём? - вышедший из аптеки Арно отбрасывает чёлку, упрямо лезущую в глаза, и этот совершенно нейтральный жест внезапно будит воображение. Оказывается, оно довольно богатое - особенно на картинки, словно сошедшие со страниц какого-нибудь специфического порносайта. В неутолённом желании есть своеобразная прелесть, думает Валентин, гадая, взаимна ли его проблема. Перед походом в магазин измазанная краской футболка сменилась чистой, но примерно такой же по размеру - за братьями, что ли, донашивает? - словно парусом, прикрывающей стратегическое место. Он сам такой надёжной маскировкой похвастаться не может, поэтому приходится тихо и мирно сидеть в кресле, положив ногу на ногу, и любоваться тем, как Арно готовит. Конечно, "готовит" - это слишком сильно сказано: для того чтобы засыпать мясо и овощи приправами из нескольких пакетиков и засунуть в духовку, особого кулинарного искусства не требуется, но, судя по всему, до приезда гостя он вообще питался бутербродами, так что явный прогресс налицо. - Ты учился не только рисовать? - спрашивает Валентин. Голос звучит спокойно и ровно - как обычно. - Не только. - Чему ещё? - Увидишь, - Арно подмигивает. - Подскажешь, на что обратить внимание? - И подскажу, и покажу. Только не сейчас. Закат за окном становится ярко-розовым; они ужинают, запивая розовым же вином нечто с запахом безумного луга, где накануне скосили тысячу трав, и вся эта тысяча весь день пролежала на солнце. - На самом деле получилась не то чтобы совсем аутентичная провансальская кухня, - раскрасневшийся Арно разливает по бокалам остатки вина и составляет пустую бутылку на пол. - Один важный компонент я пропустил. - Какой? - Чеснок, - хихикает. - Чтобы целоваться не мешал. Если ты, конечно, захочешь, - торопливо добавляет он. Полдня против полугода. Сколько нужно времени, чтобы перестать сомневаться в том, что тебя действительно хотят? Не ты, тебя? И есть ли у них это время? Неважно. Совсем неважно, на самом-то деле, когда язык скользит по губам, а потом дальше - в рот, встречаясь с твоим, и Арно всхлипывает и тянет наверх футболку, но чтобы её снять, нужно хотя бы на секунду оторваться друг от друга, а это сейчас почти невозможно. Только почти, потому что через некоторое время Валентин обнаруживает, что футболок на них больше нет - на обоих, и решает не задумываться над этим загадочным фактом. Похоже, он-прежний остался в Германии. Не прошёл паспортный контроль или досмотр, был задержан таможней за контрабанду непристойных мыслей. Кстати, о непристойных мыслях. Вернее, об их реализации. Уже второй раз за этот день он расстёгивает потёртые джинсы; Арно привстаёт, позволяя стянуть с себя штаны вместе с трусами, и падает обратно, откидываясь на постель: вот он я, смотри. Волосы в паху на тон темнее, чем на голове, но всё ещё светлые, возбуждение... имеет место быть. В полный рост. Хочется одновременно и смотреть, и прикасаться - везде, выбрать одно из двух Валентин не в состоянии, и поэтому он выбирает третье: наклониться и лизнуть напряжённый член. Реакция превосходит его ожидания - Арно коротко охает и вцепляется в покрывало, и самым правильным кажется - повторить, а потом - вспомнить, как это было днём, когда он сам еле сдерживался, чтобы не застонать. Похоже, у него получается. Француз не считает нужным сдерживаться, но вскоре с явным сожалением отстраняется и притягивает его к себе, целуя и наощупь находя пряжку ремня. - Что-то не так? - Так... Даже слишком так, - ремень поддаётся их совместным усилиям, и количество джинсов на полу у кровати увеличивается ровно в два раза. - Просто не хочу, чтобы всё закончилось прямо сейчас. Чуткие пальцы гладят именно там, где больше всего ждёшь, - как, как это у него выходит? Мысли читает, что ли? Да нет, какие там мысли. Это - не мысли. ...И спускаются вниз, на внутреннюю сторону бедра, легко и немного щекотно. - Если ты хочешь... по-другому, - шепчет Валентин прямо в губы любовнику, - ничего не имею против. - Не знаю... - внезапно теряется тот. Куда и делась вся весёлая уверенность? - А можно? - А в аптеке ты таблетки от головной боли покупал? - Я... на всякий случай, - Арно прячет лицо в каштановых волосах, находит мочку уха и легонько прикусывает. - Вдруг голова заболит? - Эй, не смеши меня, когда я кусаюсь! - И мыслей таких не было, - Валентин решительно переворачивается на живот. - А то ещё откусишь что-нибудь не то. - И ты это "не то" предусмотрительно прячешь?.. Ощущение тела, осторожно ложащегося сверху, оглушает. Такая невозможная близость - ни сантиметра между ними, нигде, и желание почувствовать его ещё ближе, внутри, в первый раз кажется логичным и очень правильным. Но Арно прикасается губами к плечу, выводит языком то ли буквы, то ли какие-то узоры на спине, прижимается щекой, снова целует, продвигаясь сверху вниз, не пропуская ни сантиметра кожи. И только добравшись до ягодиц и получив-таки - как подтверждение согласия - короткий стон сквозь сжатые зубы, наклоняется и лезет в карман своих джинсов. Это не то чтобы больно - скорее неудобно, непривычно; организм пытается включить опцию "сопротивление", да кто ж ему даст? - О боже, как оно... - Арно дышит так, как будто бежал стометровку, а не старался слелать всё как можно медленнее. - Ты в порядке? - В порядке, - у Валентина на языке уже вертится фраза о том, что этим занимается куча народу, а население земного шара не сокращается, но тут с пола доносятся начальные такты "Болеро" Равеля. - О, твою мать! Вернее, мою. - Не обращай внимания. - Это тот случай, когда не обращать внимания невозможно. Она будет звонить, пока я не отвечу, - в голосе француза прорываются обречённые нотки. - В таком случае разумнее ответить, - Валентин опускает руку и нашаривает всё те же штаны. Ну конечно, в кармане. Они у него бездонные, что ли? Владелец телефона несколько раз глубоко вдыхает, чтобы более-менее успокоиться, что-то говорит в трубку и отбрасывает её в сторону, как ядовитую змею. - "Мама, я тут трахаюсь, перезвони позже"? - Почти. Нет, ну это ж с ума сойти, в такой момент... - Арно смеётся, содрогаясь всем телом, и от этих непроизвольных движений внутри рождаются волны тяжёлого сладкого жара. - Мне кажется, можно и продолжить, - Валентин сам удивляется тому, как хрипло и низко звучит его голос. Продолжение оказывается таким, что вся сдержанность, помахав на прощание, удаляется в неизвестном направлении. Теперь уже немного больно, но это не имеет никакого значения, как, впрочем, не имело и раньше - чисто теоретически. На практике же и плавать, и тонуть в этих волнах, накатывающих с каждым толчком, перехлёстывающихся - если чуть приподняться, рука Арно может дотянуться до члена, - настолько хорошо, что всё остальное просто не имеет значения. И утром, когда ты привычно просыпаешься, словно к первой лекции, а рядом так безмятежно и умиротворяюще сопят, как будто не занимались вчера чёрт знает чем, всё возвращается. Действительно - как будто и не занимались. Будить дрыхнущее чудо не хочется, и Валентин рассматривает его в ещё мягком утреннем свете - даже не верится, что сумасшедшее провансальское солнце способно светить настолько... нежно? Да, пожалуй. Так же нежно, как оно позолотило щёки и нос Арно, бросило россыпь еле заметных веснушек под глаза. Странно, откуда на берегу Средиземного моря взялся такой отнюдь не средиземноморский тип внешности? Привёз какой-нибудь залётный скандинав - обладатель сильных генов? Женился на местной красавице с оливковым оттенком кожи, у них родился блондин, унаследовавший от матери чёрные глаза... И всё равно упорно представляющийся... среди снегов. В алом плаще и шляпе с перьями, как в том рождественском шаре, который он вопреки всякому здравому смыслу взял с собой. На счастье. Завернув в полотенце и самый толстый из свитеров, нашедшихся в шкафу, абсолютно точно зная, что свитер при тридцатиградусной жаре понадобится меньше всего. И ведь сработало... - У тебя щекотный взгляд, - Арно зевает и потягивается; одеяло сползает, являя миру грудь с возмутительно розовыми сосками. "Лучший способ избавиться от искушения - это поддаться ему", - мелькает в голове у Валентина. Очередная чужая мысль. Принадлежащая... ему-теперешнему? Ему-здешнему? Наклониться, облизнуть, легонько прихватить зубами... - Я думал, только я маньяк, - пальцы зарываются в волосы, притягивая ближе. - И ты?.. - У-утро, - тянет Арно, как будто это всё объясняет, и откидывает одеяло. И вот это уже действительно всё объясняет. - Только теперь твоя очередь быть сверху, - заявляет он, прижимаясь и проводя коленом по бедру Валентина. - С утра я на подвиги не способен... - А ты хочешь? - Я хочу знать, что могло заставить тебя вчера издавать такие звуки. Если бы вся кровь не находилась сейчас в другом месте, она бы не преминула прилить к щекам. Но, собственно, какого чёрта? Стесняться собственных реакций после всего, что было, и перед всем, что ещё будет - вот прямо сейчас, по меньшей мере глупо. Тем более что Арно это явно нравилось. Он поднимает глаза. - Узнаешь. И у них действительно снова всё получается. Как ни странно.
- Какие у тебя планы на сегодня? - У нас. - Хорошо, у нас. - Я хотел тебе кое-что рассказать, - Арно вытаскивает из тостера поджаристый кусок хлеба, кладёт на него тонкий ломтик сыра. - И показать. Ты плавки взял? - Конечно. - Надень. Но перед этим будет страшная месть за Кёльнский собор. Ты чувствуешь себя обычным туристом? - "Двадцать седьмого февраля 1815 года дозорный Нотр-Дам-де-ла-Гард дал знать о приближении трехмачтового корабля «Фараон», идущего из Смирны, Триеста и Неаполя", - цитирует Валентин "Графа Монте-Кристо". - Я угадал? - Ну, так неинтересно, - смеётся Арно. - Угадал. И даже не представляешь, насколько. - Я подготовился. - Оно и видно. Только к прогулке по городу или к чему-то ещё? - Не только. Но давай сейчас об этом не будем, иначе упомянутой прогулки не состоится. - Может быть, оно и к лучшему... - Мы всё-таки маньяки, - Валентин обречённо качает головой, дожёвывая очередной тост - кажется, пятый по счёту. После минувшей ночи аппетит разыгрался не по-детски. - Говорят, в нашем возрасте это нормально, - утешает его Арно. - Ну что, собираемся и идём? За прошедшую со времени пробуждения пару-тройку часов солнце успевает подняться над домами и засиять вовсю. День обещает быть не прохладнее вчерашнего, улицы ведут наверх, пальмы и кипарисы за оградами частных владений изо всех сил напоминают, что ты где-то у чёрта на куличках, в чужой стране - ощущение и сладкое, и тревожное одновременно. С одной из улиц они сворачивают на пологую лестницу, огибающую холм. Отсюда уже прекрасно виден собор - оптимистично полосатый, с круглым куполом и башней, увенчанной громадной позолоченной статуей Девы Марии. По мере приближения первое впечатление подтверждается - статуя слишком большая, несоразмерная башне. - Зато издалека заметно, и маяка не надо. - Практично, - одобряет Валентин. Внутри очень светло. И очень пестро - всё те же полоски из белого и красного мрамора, яркие росписи, узоры на золотом фоне и полностью золотой потолок, с которого на верёвочках свисают модели кораблей. Если бы такое построили где-нибудь в Германии, это выглядело бы несколько безвкусно, но в Марселе кажется естественным. Органичным. На стенах - картины, тоже с кораблями, бесчисленное множество картин разных размеров и художественных достоинств, и таблички с именами. Прихожане, похороненные здесь? Или, учитывая то, что собор морской... Взгляд Валентина падает на одну из табличек, и ноги словно примерзают к полу. Как будто последние сутки на самом деле оказались восхитительным длинным сном, увиденным в самолёте, а потом самолёт приземлился, он приехал сюда и смотрит на вот это. Чего проще - оглянуться, удостовериться, что Арно рядом и никуда не делся, но отчего-то страшно, так страшно, как не было уже давно, и проходит, кажется, тысяча лет перед тем как он берёт себя в руки и таки оборачивается. Чтобы встретиться с удивлённым взглядом чёрных глаз. - Ты чего? - почему-то шёпотом спрашивает француз. - Там твоё имя, - не допустить в голос остаточные явления паники удаётся с трудом. - Да, моего отца звали так же. Облегчение - потрясающее облегчение, на самом-то деле - мешается со стыдом. Он знал, что у Арно мать и братья, а про отца ни разу даже не подумал. Ну, мало ли что бывает, есть и такие, которые, несмотря на троих сыновей, успешно растворяются в пространстве, как сахар в кофе... Своей семейной историей загрузил любовника по самую крышу, а его - и не поинтересовался. - Прости, - Валентин проводит пальцами по щеке - от скулы, на которой лежит чуть волнистая светлая прядь, до родинки над углом губ. - Да брось, это было давно, мне тогда семь лет только исполнилось, я его довольно плохо помню, честно говоря, - Арно понимает всё по-своему, и ладно. - Он был моряком? - Нет. Здесь имена тех, кто погиб в море, вне зависимости от профессии. Поехал с другом на рыбалку, за Фриульский архипелаг. У нас редко бывают штормы, но всё же бывают, а прогнозы, сам понимаешь, не всегда точны. Ну и... на берег выбросило обломки катера. Не отцовского, а его друга, тот как раз новый купил недавно, они на нём и поплыли. Мать до сих пор ненавидит море, да и Ли с Милем сделали всё, чтобы быть подальше от воды. - А ты? - Я? Я - нет. Знаешь, мне в Германии больше всего именно моря не хватало. А здесь не хватало тебя. Хоть разорвись, - Арно криво улыбается, и совершенно необходимым кажется его обнять. Ну и что, что в церкви. Кто на них смотрит? - Ладно, что-то я позорно расчувствовался. Идём? Они выходят на площадку перед собором; Нотр-Дам-де-ла-Гард стоит на самом высоком из марсельских холмов, отсюда город виден как на ладони. И не только город. В воздухе висит голубая дымка, стирая границу между морем и небом, и целая флотилия яхт под белыми парусами словно парит в едином пространстве за домами с красно-оранжевыми крышами. Чуть правее, похоже, - тот самый Фриульский архипелаг: несколько скалистых островов со старым замком на самом ближнем. Бывшая тюрьма, сейчас - популярный туристический объект. Замок Иф, в котором никогда не было узника по имени Эдмон Дантес. Спустившись обратно - уже по другим улочкам, мимо явственно современных строений, Арно снова заруливает в супермаркет. - Надо купить побольше воды и чего-нибудь пожевать, - объясняет он. - Куда мы? На пляж? - В некотором роде. Поняв, что большего от спутника не добиться, Валентин складывает покупки в пакет. Похоже, не только он сегодня готов съесть слона. Конечно, по частям и не сырого, но всё же. Ещё минут десять - и они в порту. Запах моря ощущается уже не так остро - видимо, рецепторы привыкли и адаптировались. При внимательном рассмотрении система причалов Старого порта оказывается несколько сложнее, чем на первый взгляд: сначала Арно сворачивает на круто изгибающуюся эстакаду, потом они ныряют под автомобильный мост, и только тогда выходят на пирс. В принципе, можно было догадаться и раньше, но только когда Валентин видит небольшой катер, разрисованный древнеегипетскими символами, у него в голове складываются два и два. - "Фараон", да? - Он самый, - упаковка "Эвиана" летит на заднее сиденье. - Бедняга больше десяти лет простоял без дела, пришлось его изрядно подремонтировать, но сейчас вроде бы всё в порядке. На воде держится, мотор работает - а что ещё надо? Залезай. С непривычки это не так-то просто - шагнуть с твёрдой земли на пусть и зафиксированную швартовами, но всё же неустойчивую палубу, и у Валентина это получается без должной грациозности, но всё же получается. - Давай вперёд, сюда сложим припасы и тросы, - Арно отцепляет две петли от металлических колец, вделанных в доски пирса, и сам запрыгивает внутрь катера. Выбрать канат, прикреплённый к носу, - и судёнышко свободно качается на волнах. - На самом деле сложнее всего было даже не привести эту развалюху в рабочее состояние, а объяснить всё маме. Она вбила себе в голову, что я обязательно врежусь в первую попавшуюся скалу. Или в круизный лайнер. Или попаду в шторм, или сяду на мель и утону вместе с "Фараоном", или ещё что-нибудь фатальное случится обязательно, - мотор начинает тарахтеть далеко не с первой попытки, и Валентин думает, что опасения почтенной мадам, возможно, не совсем безосновательны. - Пришлось найти ей статистику и с цифрами в руках доказать, что возможность разбиться на машине во много раз выше. Но даже это не очень помогло, и я... рассказал ей о тебе. Извини. Ты не сердишься? - Сердиться на человека за рулём... то есть за штурвалом неразумно, по крайней мере вслух, - впереди маячит не то чтобы круизный лайнер, но довольно большой туристический катер, в кильватер которого они вползают. Нос с изображением суда Осириса, конечно же, привлекает внимание жаждущих местной экзотики, щелчки фотоаппаратов не слышны за шумом водяных струй, но понятно, что они имеют место. - То есть всё-таки сердишься? - уточняет Арно. - За что? Моя жизнь - не государственая тайна, и если бы твоя мать была вчера дома, у нас был бы шанс даже и познакомиться. Кстати, ты ей так и не перезвонил? - Чёрт! Нет, конечно. И мобильник я как вчера куда-то кинул, так он там и валяется. Воспоминания о том, при каких обстоятельствах телефон постигла сия трагическая участь, чуть было не вызывают совершенно определённую реакцию, но сад с дворцом по левую руку остаётся позади - порт наконец-то заканчивается. Арно машет туристам на прощание и сворачивает в сторону, увеличивая скорость. Солнце прямо по курсу слепит глаза, море в его свете кажется тёмно-синим, только до невозможности яркие блики играют на волнах. Впрочем, если посмотреть за борт, картина совсем иная - зеленоватая глубина затягивает, манит рассмотреть, что таится там, внизу... Валентин опускает руку, кончики пальцев касаются воды, и та рассыпается веером прохладных брызг. Солёный ветер бьёт в лицо, кажется, отводя солнечные лучи; по крайней мере здесь далеко не так жарко, как в городе. - Не вывались, - фыркает Арно. - Что ж везде столько народу? Честно говоря, я очень рассчитывал вон на ту бухточку, но и она уже занята... "Вон та бухточка", ограждённая со всех сторон скалами из светлого камня, размерами, конечно, уступает портовой, но не так чтоб намного. На пляже люди действительно есть - что-то около десятка, насколько можно разглядеть с такого расстояния. - Сегодня воскресенье, - Валентин неохотно возвращается в реальность. - Да? Похоже, я совсем потерял счёт времени. Значит, уединиться по-любому не получится. Тогда останавливаемся здесь? - Можно и здесь. Море снова меняет цвет: теперь оно ярко-бирюзовое, словно на рекламных проспектах каких-нибудь тропических островов. Катер мягко разворачивается боком к небольшой пристани, доски которой после первого же шага по ним норовят выскользнуть из-под ног. - Давай я. Арно молча бросает ему конец троса. Накинуть петлю на деревянный столбик, торчащий из воды, - секундное дело. - Держи, - пакет с припасами и ещё один, лежавший на заднем сиденье, вместе довольно тяжёлые, и Валентину приходится ухватиться за тот же столбик, чтобы не рухнуть в волны. Впрочем, это последний взбрык причала, дальше он начинает вести себя прилично. Пляж на самом деле довольно маленький, но места для того, чтобы расположиться на некотором удалении от остальных, хватает. Содержимое второго пакета оказывается сложенным бамбуковым ковриком изрядных размеров, на который Арно с удовольствием плюхается, стянув штаны и футболку. - Самое прекрасное в пляжном отдыхе - это возможность доспать, - доверительно сообщает он, широко зевнув и обернувшись через плечо на раздевающегося спутника. - И, похоже, эротические сны мне обеспечены... - Не смею мешать, - улыбается тот, аккуратно сложив джинсы. - Нет уж, ты уж, пожалуйста, помешай. Но не сейчас. - Договорились, - по сравнению с раскалённым песком вода кажется холодной, но только до того момента, как бирюзовая волна, нежно выбив дно из-под ног Валентина, поднимает его и увлекает за собой.
Волны негромко шипят, набегая на песок, шуршат прибрежной галькой. - Ты что, никогда не был на море? - Почему? Был. В Турции. Арно фыркает. - Отель пять звёзд, олл инклюзив? - Не совсем. Измир и Эфес, развалины Трои... Отец терпеть не мог бесцельно валяться на пляже, он вообще не любил отпуска. Ну, и старался проводить их хотя бы со смыслом. - Серьёзный подход. И что, вы каждый день ездили на экскурсии? - Не каждый. Пару дней нам удалось побездельничать. - Никак не скажешь, что тебя может привлечь безделье, скорее наоборот. - В зависимости от обстоятельств, - Валентин переворачивается на спину, щурится, закрывая ладонью солнце. - Я там кольцо нашёл. На берегу. - Это? - Арно прикасается к чёрно-серебряному ободку с узором из каких-то линий и ромбиков. - Да. Джастин смеялся, что оно наверняка принадлежало кому-то из гомеровских героев. Мол, тогда люди были гораздо мельче, чем сейчас, мне-то оно только на мизинец налезло. А я с детства болел этой историей, поэтому мы туда и поехали. - И ты поверил? - Нет, конечно. Всё-таки уже большим мальчиком был, шестнадцати лет. Сам не знаю, зачем забрал кольцо с собой. А потом оказалось, что больше таких поездок не будет... Чёрт, зачем я это рассказываю? - Чтобы меня перестали донимать мысли о подарке от какой-нибудь великой любви? - рука Арно словно бы невзначай ложится на живот, спускается ниже... - Эй, мы тут не одни. - Ну и что? На нас никто не смотрит. - Кроме вон той дамы в синем купальнике. Она пожирает тебя глазами уже с час, наверное. - А по-моему, тебя. Давай её убьём, а? - Это слишком радикальное решение проблемы. Арно внезапно садится, в его глазах загораются знакомые огоньки. - Слушай, у тебя есть белые плавки? - Белые? Зачем? - Надо. - Нет, - твёрдо отвечает Валентин. - Не держу, прости. - Значит, купим. Едем? - Это срочно? Полчаса не может подождать? - Ты хочешь ещё искупаться? Ладно, подожду. Но не дольше. В конце концов, мы завтра ещё сюда вернёмся. Или не сюда... Как ни странно, искомое находится - то ли в четвёртом, то ли в пятом по счёту магазине на рю Парадиз. Вернувшись домой, Арно заставляет Валентина переодеться. - Ты как-то обещал быть моделью, а модель должна быть послушной, - несколько движений рукой - и нужный результат достигнут. Он берёт бумагу и карандаши. - Сможешь постоять немного... так? - Попробую. Это очень просто, на самом деле, - достаточно вспомнить прошедшую ночь, жар и бред, и солнце, разгорающееся внутри. Или утро, предельную откровенность занятия любовью при свете, дрожь чужого тела под пальцами, то, как кровь превращается в вино и шумит в ушах бьющимся о берег прибоем, а Арно отчаянно подаётся навстречу и полушепчет-полубормочет что-то по-французски. - Что ты говорил тогда, утром? Я разобрал только "merde"[1]. - И очень хорошо. Я грязно ругался. Если тебя это шокирует... - Нет, не шокирует. Просто несколько обидно... совсем не понимать. Дашь мне хотя бы несколько уроков? - Ненормативной лексики? - Можно начать с нормативной. Как, например, будет "море"? Внимательный взгляд из-за планшета - запоминающий, "фотографирующий". - La mer. - А "солнце"? - Валентин поводит горящими плечами. Ну конечно, этого следовало ожидать. Сколько они пробыли на пляже - четыре часа, пять? - Le soleil. Не отвлекайся, уже скоро закончу. Карандаш летает над листом; нахмуренные золотистые брови, высунутый от усердия кончик языка - художник целиком и полностью ушёл в работу. Остаётся только надеяться, что этот рисунок он не понесёт на творческий конкурс в университет. Возбуждение всё-таки спадает, оставляя противное чувство внизу живота. Арно машет рукой - мол, ладно, так дорисую, и Валентин садится на стул. Деревянная спинка кажется благословенно холодной, но лопатки тоже уже жжёт. Какой всё же идиотизм - напрочь забыть о солнцезащитных средствах. Впрочем, такими темпами он скоро и своё имя забудет... - Я в душ, ладно? - хотя бы смыть соль. - Угу, - даже не поднимая глаз. Прохладная вода приносит некоторое облегчение, но попытка вытереться полотенцем сводит его на нет. В зеркале отражается нечто розовое, словно мечта юной девы. Только вот от такой мечты любая юная дева сбежала бы куда подальше. Когда он возвращается в комнату, рисунок уже закончен, и Арно, раскачиваясь на стуле, недовольно смотрит на своё творение. - Не то и не так, - вздыхает он, взъерошивая льняную шевелюру. - Опять. Я бездарность. В первую минуту кажется, что белая ткань плавок на простом карандашном наброске полупрозрачная, но, приглядевшись, понимаешь, что нет: такое впечатление создаёт игра света и теней. Неприлично. Непристойно. Гораздо сильнее, чем откровенная обнажёнка. - Всем бы быть такими бездарностями, - Валентин кладёт листок на место. - Но это... - Порнография, да? - Не совсем. Но близко к тому. - Тебе не нравится? - Как мне может не нравиться направление твоих мыслей? - Правда? Тогда зачем ты оделся? - руки Арно ныряют под футболку и замирают. - О чёрт. - Не обращай внимания. - Ну да, "не обращай внимания"! Я чуть не обжёгся. Снимай всё, ложись, у мамы вроде бы был какой-то крем, сейчас найду. Крем пахнет лавандой и действительно успокаивает сгоревшую кожу. И прикосновения, привычно нежные... Уже "привычно"? Ощущение, что ты не один, что кто-то смог пробиться сквозь стену, разделяющую тебя и окружающее, и теперь он не снаружи, а внутри, совсем-совсем рядом, восхитительный, тёплый и живой, - опасная вещь. На такое подсаживаешься, как на героин, сразу и основательно. И так легко забыть, что бывает по-другому. И так сложно вспомнить, что это только сон и когда-нибудь придётся проснуться. Только не сейчас. Пожалуйста, не сейчас. - Хватит, - Валентин поворачивается и пытается вынуть из пальцев Арно пластмассовую баночку. - Есть способ лучше. - И не мечтай, - смеётся тот. - Не будет ничего, пока я не закончу. До тебя дотронуться страшно, не говоря уже о каких-либо... эээ... более активных действиях. Вопреки своим словам, он таки дотрагивается - ладонь скользит по ключицам, круговыми движениями спускается на грудь, на живот, проигнорировав не пострадавшие, но больше всего ждущие контакта места, на ноги... - Теперь всё? - Всё, - серьёзно кивает Арно, отставляет в сторону крем и склоняется, опираясь на изголовье. Его губы чуть солёные, и не только губы, и весь он кажется каким-то морским оборотнем[2], нереидой, принявшей облик прекрасного юноши, чтобы соблазнять простых смертных... Утром Валентин понимает, что, пожалуй, пляж ему сегодня не светит, тем более что солнце и не думает скрываться хотя бы за каким-нибудь завалящим облачком: небо абсолютно чистое и сияющее, так что больно глазам. - Тебе на улицу пока вообще не стоит выходить, - заявляет Арно, оценив его вид. - Тем более что продукты снова кончились, а я всё равно когда-нибудь собирался попробовать реабилитироваться в плане провансальской кухни. - В смысле - положить куда-нибудь столько чеснока, чтобы даже мысли о поцелуях в ближайшие сутки не возникло? - Ну уж нет. Но приехать в Марсель и не попробовать буйабес - значит, зря потерять время. Так что я - на рыбный рынок. Не скучай, постараюсь управиться побыстрее. "Зря потерять время"... Выждав пять минут, Валентин берёт сигарету, выходит на балкон и смотрит вниз, на шумный бульвар, полускрытый кронами деревьев. Солнце, как назло, печёт вовсю; на самом деле всё не так плохо и они вполне бы могли сходить вместе, но Арно так трогательно и не без удовольствия заботится о "заболевшем" любовнике, что напомнить ему о своём медицинском образовании и, соответственно, несколько более адекватном понимании происходящего язык не поворачивается. Хуже другое: пришедшая вчера в голову мысль о неизбежном возвращении домой не спешит исчезать и оставлять его один на один с таким уютным "здесь и сейчас". Застряла где-то в горле и больно колется. Надо прикинуть, сколько времени ему понадобится, чтобы справиться с заданиями на каникулы. И узнать, когда в Марсельском университете творческий конкурс. Судя по тому, на что у Арно вдохновение, когда он рядом, для того чтобы нарисовать что-то приличное к конкурсу, тоже нужно будет время. Без него. На кухне гораздо прохладнее; мысль о горячем чае внезапно кажется не такой уж бредовой. Валентин набирает воды в чайник, нажимает кнопку и слышит хлопок входной двери. Странно. Насколько он успел разобраться в местной топографии, за это время можно разве что дойти до рынка - в лучшем случае. Женщине, появляющейся на пороге, явно за сорок... или нет, всё-таки за пятьдесят - братья Арно старше него больше чем на десять лет. Элегантная, темноволосая, в светлом костюме и модных очках с квадратной оправой. Взгляд чёрных глаз пронзительный, словно рентген. Ну ещё бы: вернуться домой и обнаружить на собственной кухне какого-то незнакомца. Хотя если она видела картину... - Bonjour, - демонстрирует Валентин знание одного из нескольких французских слов, имеющихся в его активном словарном запасе. - Bonjour, l'ange, - усмехается мать Арно. - J'ai du deviner que d'était vous[3]. - Excuse, I don't understand. Do you speak German or English? - Английский. Немецкого я совсем не знаю, - женщина ставит на пол пакеты. - Помогите мне, пожалуйста[4]. Они перекладывают продукты в холодильник. Чайник закипает и отключается. - Вы заварите чаю? - Да, конечно, мадам... - Можно просто Арлетта. А где Арно? - Пошёл на рынок. - Странно. Бутерброды и вино продаются в супермаркете. Валентин невольно улыбается. - Он собрался варить ваш знаменитый суп. - Что вы сделали с моим сыном? - весело удивляется Арлетта. - Несколько дней назад он не знал, как выглядит плита. - Уже полгода назад он её вполне узнавал. - Провалы в памяти? Печально. - Но не опасно для здоровья. - Для желудка - опасно. Вы ведь врач? - Ещё нет, только перешёл на четвёртый курс, - Валентин разливает чай. - Наверное, я сразу должен сказать, что мы с Арно... Что? И как это по-английски? Lovers? Boyfriends? - Можете не подбирать слова, я поняла. Будете круассаны? - Арлетта открывает единственную упаковку, не отправленную в холодильник. - Спасибо, я завтракал. Вы точно правильно поняли? - А чего вы ждёте? Чтобы я начала интересоваться подробностями? Или выгнала из дома? Это ваша жизнь и ваш выбор. Дверь снова хлопает... на этот раз очень вовремя. - О, - Арно ставит свой пакет на пол, и в кухне начинает свежо и остро пахнуть рыбой. - Salut, maman[5]. Он подходит к Валентину, обнимает за плечи и прижимается щекой к волосам. Очень демонстративно. И очень нежно. Арлетта вздыхает. - Salut, fils[6]. Спасибо, я уже в курсе, - и снова переходит на французский: - Allons parle[7]. - Надеюсь, вернусь живым, - шепчет Арно и вслед за матерью скрывается в комнате - самой ближней к кухне и самой дальней от своей. Подслушивать не хочется, пусть ты даже десять раз ничего не понимаешь, и так ясно, что речь пойдёт о телефоне и неуместности его местонахождения где-то за диваном, да ещё и в выключенном виде - судя по тому, что никаких звуков слышно не было. Валентин проверяет свою догадку - ну конечно, за диваном. И, конечно, выключен. В ответ на нажатие кнопки экран загорается и требует пин-код. Он возвращается на кухню с добычей. Голоса из-за двери ещё звучат - ну, не на повышенных тонах, и то хорошо. Впрочем, минут через пять высокие договаривающиеся стороны выходят; Арлетта, попрощавшись, исчезает на лестнице, Арно выглядит несколько потрёпанным. Не физически, разумеется. - Ва-але, - он замечает предмет раздора, вводит код, засовывает телефон в карман и садится напротив. - Не уезжай, а? - Прямо сейчас или вообще? - уточняет Валентин, устроившись так же: положив руки на стол, а подбородок - на руки. - Хотя бы прямо сейчас. Она нормальная тётка, ничего не имеет против тебя. К тому же между нашей и её комнатами ещё одна, там Ли или Миль ночуют, когда приезжают домой, так что можем шуметь. А ещё она страшный работоголик - приходит обычно поздно вечером... вон, даже на несколько дней раньше из отпуска вышла, хотя могла бы и обратно к дядюшке Гектору вернуться... - А где она работает? - В полиции, следователем... Это так смешно? Валентин действительно тихонько смеётся, уткнувшись носом в собственное запястье. Непривычное, давно забытое ощущение. - Во что я влип, а? - У тебя проблемы с законом? - У меня проблема с тобой. - В чём она заключается? Хочешь об этом поговорить? - Арно тоже улыбается, но в глубине глаз притаилась тревога. - Нет, не хочу. Я таких слов не знаю. А ты вроде бы хотел что-то готовить. - Да, рыба же! - Помочь? - спрашивает Валентин, следя за появлением на столе нескольких страшилищ: одна рыбина краше другой. - Ни в коем случае. Это должны делать только настоящие марсельцы, иначе выйдет совсем не то. - Аура неподходящая? - Что-то в этом роде, - Арно выбирает самое жуткое существо: плоское, с распахнутым ртом, полным мелких острых зубов, и маленькими злобными глазками, и вооружается ножом. - Его едят? - Морского чёрта? А как же. Главное тут - не вспоминать в процессе это, с позволения сказать, лицо. - Да уж, такое приснится... - Подушкой не отмахаешься. Ой. Стоп, как интересно. В неаккуратной кучке внутренностей, вывалившихся из живота рыбины, что-то поблёскивает серебром. Арно откладывает в сторону нож и извлекает из надрезанного желудка кольцо с фиолетовым камнем. - Ничего себе. Я об этом только в сказках читал, ну, и в газетах-журналах всяких. Думал, врут. - С такой пастью можно и браслет проглотить и не обратить внимания, - флегматично замечает Валентин. Почему-то находка его не удивляет, хотя должна бы, по идее. Наверное, потому, что он и так чувствует себя в сказке. Вот уже третий день. И никакие рыбы тут ни при чём. Арно тщательно промывает кольцо под краном, вытирает полотенцем. - Примерь. - Почему я? Это ты нашёл. - Во-первых, я не ношу украшений. Во-вторых, мне почему-то кажется, что аметист - это твоё. А в-третьих, я так хочу. - Хорошо, - как ни странно, довольно увесистый перстень влезает на палец, рядом с турецким колечком, как будто тут и был. Как будто так и надо. - А ты совсем не носишь украшений? - Совсем. А что? - Жаль. Хотелось сделать какой-то ответный подарок. - Ну, в принципе... - Арно кусает губы, наконец решается: - В принципе, у тебя есть шанс. Я давно собирался сходить в тату-салон, но не мог выбрать, что и где сделать. Так что если ты выберешь... - Кто из нас художник? - возмущается Валентин. - Это же должна быть не просто картинка, а символ. - Символ чего? - На твоё усмотрение. - Ладно, тогда сходим на днях. - Договорились, - Арно облегчённо выдыхает. - Значит, прямо сейчас ты по-любому не уедешь. Мог бы сказать ещё полчаса назад и не устраивать мне подобие пыточной камеры. Впрочем, можешь и устраивать. Я согласен даже на это.
Примечания [1] - "дерьмо" (франц.). [2] - в древнегреческих мифах нереида Фетида меняла облик, пытаясь избежать нежеланного замужества; в "Одиссее" Г.Л. Олди её сын Ахилл меняет пол. [3] - "Добрый день, ангел. Я должна была догадаться, что это вы" (франц.). [4] - здесь и далее Валентин и Арлетта разговаривают по-английски, отсюда - некоторая "упрощённость" фраз. [5] - "Привет, мама" (франц.). [6] - "Привет, сынок" (франц.). [7] - "Пойдём, поговорим" (франц.).
Читала "Правдоруб", там кинули ссылку, и я вспомнила старенький, но не потерявший ни грамма прелести шедевр про интертекстуальность: the-mockturtle.livejournal.com/13377.html. Алёна велика и чешуйчата во всём.
Такое ощущение, что за прошедшую неделю я окончательно разучилась складывать слова в предложения. Не то чтоб я раньше это умела, но сейчас как-то совсем уж фигово. Не говоря уже о композиции, которая отсутствует в принципе.
Меж тем на офсайте на страничке "Рассвета" по-прежнему висит: "Сведения о книге и первые четыре главы будут выложены через месяц после поступления в продажу первого тома". Однако, три месяца прошло...
8.05Вообще это странно - дожить до хрен знает скольки лет и ни разу не побывать в Таллинне. Ну вот, можно сказать, пробел в моём образовании восполнен. Красивый город, конечно. Игрушечный такой. Но какая холера понесла меня на башню Олевисте? Ноги отвыкли от подобных экспириенсов и отваливаются. Впрочем, они могли бы отваливаться гораздо фатальнее, если бы я не послушалась гласа разума и надела босоножки. Как-то тут... нежарко. В Питере с утра тоже холодина была, в автобусе Трениталию* устроили, в номер вернулась - там отопление отключено. Включила, сбежала в лобби. Тут интернет (прямо с кампутером) и кофием поят. Вкусным.
9.05Барселонский отель ужасен, между нами, девочками, говоря. Хорошо, что я неприхотливый клиент . Зато здесь есть вай-фай в нумерах. И есть сангрия и хамон. И есть сама Барселона, которая прекрасна. Хотя я мало где успела побывать за сегодняшний вечер, в первую очередь меня почему-то понесло в порт, ну и на море посмотреть, это пока всё. Но как-то уже нравится. Ещё в аэропорту меня почти что сшиб с ног очень характерный средиземноморский запах. Вот, блин, была бы я парфманьяком, наверное, смогла бы более грамотно разложить на составляющие. Что-то древесное, цветочное, плюс бензин и раскалённый асфальт. Да, тут лето, +27, некоторые безумцы уже купаются. А у меня даже мысли о том, чтобы взять купальник, не возникло. Ну и ладно. И так вряд ли успею посмотреть всё, что хочется. Вот завтра бы хорошо в Саграду Фамилию успеть к открытию, чтоб не гробить полдня на очередь, а я тут сижу. А! Про Райанэйр хотела написать. Про то, что его очень метко летающей электричкой обозвали. Посадка была точно как в электричку на очень популярном дачном направлении. Но какие там стюарды! Одного, классического испанского кросавчега (правда, с короткими волосами, что несколько подпортило впечатление), звали Мигель. Те, кто читал мой итальянский сиквел, оценят.
10-11.05В последние дни перед поездкой желания ехать особого не было, а в итоге вышел самый лучший подарок на день рождения, какой я когда-либо получала. Надо бы обзавестись такой традицией - дарить себе, любимой, не какую-нибудь пусть даже нужную фигню, а города. Барселона... странный город. Чем дальше я смотрю на всё это, тем сильнее мучает вопрос - а что, если бы Гауди жил не здесь, если бы он не встретился с Гуэлем, если бы Саграду Фамилию не было видно с любой обзорной площадки? Была бы Барселона тем, что она есть сейчас? В общем, о роли личности в истории задумалась, ага. Есть, правда, и другие... личности. Блин, неужели кому-то действительно нравится то, что наваял товарищ-не-помню-фамилии, на фасаде Страстей? Ни разу же со всем остальным не сочетается. Соцреализм какой-то, простигосподи. Ну да ладно, что-то я ушла от темы, хотела же не об этом. Мои планы прекрасны, будучи сферическими в вакууме. Столкнувшись с жестокой реальностью, они, как правило, настоятельно требуют коррекции, так что ни в какой Монсеррат я не поехала. Трёх с хвостом дней и на одну Барселону мало, а учитывая мою традиционную ходьбу кругами, и вовсе катастрофически мало. Ну да ладно, переживу. Тем более что на канатной дороге я сегодня уже покаталась. На завтра, по сути, остался только средневековый квартал. И это радует - и ноги говорят, что их больше нет, и организм в общем и целом грозится прямо сразу помереть, если я ещё хоть раз его рано подниму. Ладно-ладно, дорогой. Поспи до девяти, так уж и быть. Если сможешь дрыхнуть при некоторых сгоревших частях тельца, ага.
Примечания* Трениталия - общее название итальянских железных дорог, известных (по крайней мере среди двоих русских туристок) своими аццкими кондиционерами.
Всё-таки удивительный человек, способный так сформулировать, как мне - ни за что и никогда.
"...Литература (как и все остальные способы коммуникации) – прямое следствие богооставленности, которая сама по себе – первопричина и фундамент всех человеческих страданий... И одновременно – прекрасная задача повышенной сложности. Потому что использовать этот заточенный под страдание инструмент для описания прямо противоположного состояния – вот вызов и достойная цель". (с) Макс Фрай
А я таки уехала. *строго* Дорогое Мироздание, веди себя хорошо. Приеду - проверю.